Бесприютный
Шрифт:
Пожилая женщина с крашеными волосами в яркой одежде стояла к нему спиной, закрывая складной полотняный стул. Она обернулась, и Клеман прикрыл рот ладонью. Это была его Марта. Да, она постарела, но все-таки это была она, его Марта, та, что гладила его по волосам и не обращалась с ним как с кретином. Он вытер нос и перешел улицу на зеленый свет, выкрикивая ее имя.
Старая Марта оглядела мужчину, который ее звал. Он как будто бы знал ее. Весь в поту, маленький, худой, с синим аккордеоном под мышкой, он нес его как цветочный горшок. Крупный нос, ничего не выражающие глаза, бледная кожа и светлые волосы. Клеман застыл перед ней,
– Вы ко мне? – сказала Марта.
Клеман и подумать не мог, что Марта его забыла, и он снова запаниковал. А если Марта его забыла? А если она все забыла? А если она совсем ничего не помнит?
Он так устал думать, что ему даже не пришло в голову назвать свое имя. Поставив аккордеон, Клеман принялся лихорадочно рыться в рюкзаке. Потом осторожно достал удостоверение личности и с опаской протянул Марте. Он очень любил свое удостоверение.
Марта пожала плечами и взглянула на потертую карточку. Клеман-Дидье-Жан Воке, двадцать девять лет. Нет, ей это ни о чем не говорит. Она посмотрела на парня с мутными глазами и с легким сожалением покачала головой. Потом снова посмотрела на карту и опять на парня, который шумно дышал. Она чувствовала, что должна постараться вспомнить, что этот человек чего-то отчаянно ждал от нее. Но она никогда не видела это худое, испуганное, шелушащееся лицо. И, однако, эти полные слез глаза и тревожное ожидание в них были ей знакомы. Тусклые глаза, маленькие уши. Бывший клиент? Да нет, больно молод.
Парень быстро утер ладонью нос, как ребенок, у которого вечно нет платка.
– Клеман?… – пробормотала Марта. – Малыш Клеман?…
Боже, да это же малыш Клеман! Марта быстро закрыла деревянные ставни, повернула ключ, подхватила складной стул, газету, две сумки и, вцепившись молодому человеку в руку, потащила за собой.
– Пошли, – сказала она.
Как она могла забыть его фамилию? Хотя, по правде сказать, она никогда не звала его по фамилии. Просто Клеман. Она увела его за полкилометра на автостоянку Института и там кинула поклажу на землю между двумя машинами.
– Здесь нам будет спокойнее, – объяснила она. Клеман совсем успокоился и во всем ее слушался.
– Вот видишь, – снова начала Марта, – я тебе говорила, что однажды ты перерастешь меня на целую голову, а ты не верил. Ну, кто был прав? Н-да, давненько это было… Сколько тебе тогда было лет? Десять. И потом в один прекрасный день мальчуган испарился. Хоть бы весточку о себе подал. Не хочу тебя упрекать, но ты хоть бы разок объявился.
Клеман прижал к себе старую Марту, а та похлопала его по спине. Конечно, от него разило потом, но ведь это был ее малыш Клеман, да Марта и не была неженкой. Она была счастлива снова видеть этого мальчика, которого когда-то потеряла и которого пыталась учить читать и складно говорить целых пять лет. Когда она встретила его на улице, на тротуаре, где его всегда бросал негодяй отец, он только и умел, что ворчать: «Плевать, все равно мне гореть в аду».
Марта посмотрела на него с тревогой. Вид у него был никудышный.
– Неважно выглядишь, – объявила она.
Клеман присел на машину, уронив руки. Он смотрел на газету, которую Марта положила на свои пакеты.
– Ты прочла газету? – выговорил он.
– Я там кроссворды гадаю.
– Убитая женщина, ты видела?
– Еще бы не видеть. Все видели. Такое зверство.
– Они ищут меня, Марта. Ты должна
Клеман описал в воздухе круг рукой.
– Убитая женщина, – повторил он. – Они ищут меня. Они про меня в газете напечатали.
Марта порывисто раскрыла складной стул и села. Кровь стучала у нее в висках. Теперь она уже видела в Клемане не маленького прилежного мальчика, а вспоминала все те гадкие привычки, которые он впитал с девяти до двенадцати лет. Он воровал, дрался, если кто-то обзывал его придурком, царапал машины, кидал куски мела в бензобаки, бил витрины и поджигал мусорные баки. Он был такой худой и ворчал «все равно гореть в аду, папа так сказал, и мне плевать, все равно». Сколько раз Марта забирала его из полиции? Хорошо еще, что благодаря своему ремеслу она знала все участки как свои пять пальцев. А к тринадцати годам Клеман почти успокоился.
– Не может быть, господи, – тихо сказала она несколько минут спустя. – Господи, не может быть, чтобы они искали тебя.
– Это я. Они заберут меня, Марта.
У Марты стоял ком в горле. Ей представилось, как по лестнице бегут люди и слышен голос ребенка, колотящего в дверь: «Они заберут меня, Марта, заберут!» Она открывает дверь, и он с плачем бросается к ней. Она велит ему свернуться калачиком на кровати, накрывает красным одеялом и гладит по голове, пока он не уснет. Конечно, малышу Клеману всегда не хватало ума. Она это знала, но скорее дала бы разрезать себя, на куски, чем согласилась бы с этим. И без того было много желающих плюнуть в него. Мальчуган не виноват, он придет в себя и всему научится. И будь что будет.
И без того ясно, что будет, сказал бы эта старая сволочь Симон, который когда-то держал бакалейную лавку. Этот всегда готов утопить ближнего. Он называл Клемана «дурным семенем». Мысль о старом негодяе придала Марте сил. Она знала, что надо делать.
Встала, сложила стул и подхватила свои сумки.
– Идем, – сказала она. – Нечего тут торчать.
Глава 4
Марта жила теперь в комнате на первом этаже недалеко от площади Бастилии, в маленьком тупичке.
– Один друг нашел мне комнату, – гордо сказала она Клеману, открывая дверь. – Если бы не все это барахло, смотрелось бы лучше. И на набережную он меня пристроил. Людвиг его зовут. Ты бы поверил, что однажды я буду книгами торговать? Была одна панель, теперь другая, и такое бывает.
Клеман успевал уловить лишь половину из ее слов.
– Людвиг?
– Это мой друг. Таких, как он, не часто встретишь. А ты знаешь, в мужчинах-то я разбираюсь. Да поставь же наконец аккордеон, Клеман.
Клеман взмахнул газетой, собираясь что-то сказать.
– Нет, – сказала Марта. – Сначала поставь аккордеон и садись, ты на ногах не стоишь. Потом расскажешь, откуда аккордеон, спешить нам некуда. Послушай, мальчик, сейчас мы пообедаем, выпьем по стаканчику, а потом ты мне все расскажешь, тихо и спокойно. Все надо делать по порядку. Пока я готовлю, приведи себя в порядок. И поставь, бога ради, этот аккордеон.
Марта отвела Клемана в угол комнаты и отдернула занавеску.
– Гляди, – похвасталась она. – Настоящая ванная. Здорово, да? Сейчас примешь горячую ванну – всегда нужно принимать горячую ванну, если дела идут плохо. Если у тебя есть чистая одежда, переоденься. Дашь мне грязное, я простирну вечерком. В такую жару все быстро сохнет.