Бессердечное небо
Шрифт:
— Я молился звездам, и они ответили, — с улыбкой, ярче которой я не видел на его лице уже многие годы, произнес он. Я почти и забыл, что он может так улыбаться, без тяжести тысячи нош, давящих на него.
— В этом нет никакого смысла, — в недоумении проговорил я, качая головой и подходя ближе, не зная, как теперь обстоят отношения между нами. Я не знаю, кто мы друг для друга без этих уз, мы и до них были друзьями, но за прошедшие годы так изменились, а вдруг мы уже не так близки? Что если нас это сломает?
Я выкинул эти страхи из головы, рванулся вперед с бешеной скоростью и ударил его в живот. Он повалился
Но прежде чем мы успели вступить в настоящую схватку, появились Наследники, набросились на него и схватили его и Тори в свои объятия, сжимая их в тесном кругу, пока Сет завывал от радости. Они все начали вторить ему, пока толпа в комнате не стала ликовать, а я уставился на них, чувствуя себя не в своей тарелке, так как мое сердце, казалось, уменьшилось вдвое.
— Все ликуйте! Истинные королевы и Наследники Совета Целестиалов наконец-то объединились на пути к свободе и процветанию для всех нас! — воскликнула Джеральдина, ее голос волшебным образом разнесся по залу, заставляя все больше и больше людей ликовать при виде моего лучшего друга, когда меня оттолкнули от него.
Толпа проталкивалась мимо меня, оттесняя все дальше назад, не сводя глаз с людей, и мое горло сжалось. Я уставился на Дариуса поверх их голов, в то время как Макс взъерошил свои волосы, а Калеб прыгал вверх-вниз с подпрыгивающим вокруг них Сетом.
Дарси подошла к ним следом вместе с Джеральдиной, и они снова обнялись, практически закружившись по кругу, после чего Джеральдина начала петь.
— О великий и веселый день настал! Звезды ярко светят нам всем, нам всем, — пела она, и полкомнаты присоединилось к ней, очевидно, зная эту случайную песню, которую она продолжала. — О, теперь пришла сияющая луна! Чтобы сиять для нас всех, для нас всех.
Сет завыл громче, и от большой группы в конце зала, в которой я признал Оскура, раздался общий хор завываний. А раз они здесь…
— Должно быть, грустно остаться без друзей. — Рука опустилась на мое плечо, и я обернулся, обнаружив Леона Найта с его длинными золотистыми волосами и широкой грудью. Он учился в Академии Авроры в классе Габриэля, и я несколько раз играл с ним в питбол, пока учился в Зодиаке, до того, как он стал профессионалом и стал жить мечтой, о которой сам всегда мечтал.
— Я по-прежнему остаюсь твоим другом, дружище, — ответил он с львиной ухмылкой. — Должно быть, тебе здесь одиноко. Совсем один, без людей.
— Я в порядке, — пробормотал я, переводя взгляд на Дарси, когда Сет посадил ее на свои плечи, а через секунду Дариус поднял Тори. Мои зубы заскрипели, и я заставил себя не вмешиваться, наблюдая, как Дарси смеется, протягивая руки, чтобы обнять сестру с радостными слезами на глазах. Черт, эта девочка заслужила подобное. Они обе заслужили. В их жизни было слишком много дерьма, через которое им пришлось пройти с тех пор, как я доставил их в Солярию.
— Я был бы не в порядке, если бы был опозорен Властью, — грустно заметил Леон. — Я не могу придумать худшей участи. Я бы предпочел быть съеденным кислотными слизнями, или быть разорванным и проглоченным Медведем Перевертышем, или упасть с очень, очень, очень, очень, очень…
— Я понял, — пробурчал
— С очень высокого здания, — закончил он с сочувственной улыбкой. — Вот дерьмо, мне пора, чувак. Я положил клей — Глиммер в поптарты2 Данте. — Он скрылся в толпе, и я увидел, как огромная фигура Данте пробивается сквозь толпу, пытаясь докричаться до Леона, но его губы оказались склеены густым фиолетовым клеем, поэтому все, что у него выходило — яростное рычание.
Я следил за Дарси, пока мои глаза не запылали, и не вспомнил, что необходимо моргать, снова скользнув в темный угол зала. С облегчением я скрылся от отвратительных взглядов, обращенных в мою сторону, от спин, обращенных ко мне и наносящих мне оскорбление за оскорблением, поскольку со мной обращались как с живой чумой. Я пытался не обращать внимания, однако мне было не все равно. Правда, в этом я винил только себя. Я знал, какую участь уготовил себе, сидя на скамье подсудимых и объявляя себя чудовищем. И я отчетливо понимал, сколь ничтожным стану для Голубка.
Если она станет королевой, которой ей суждено быть, оно того стоит.
Ксавьер и Каталина пришли к завтраку, хотя она оставалась скрыта своей фальшивой личностью, и новая волна смеха и рыданий вырвалась наружу, когда они обнялись с Дариусом. На мгновение в комнате воцарился такой мир, что было трудно вспомнить, что мы находимся в самом начале кровавой войны.
Когда песни и танцы, наконец, закончились, я двинулся вдоль стены пещеры, быстро вышел через дверь и двинулся в темноту туннеля, не желая терпеть, что все относятся ко мне так, словно меня не существует, и вместо этого ожидая в темной пещере, пока кто-нибудь не появится со свежим кофе в руке. Я проскочу мимо них и украду его, затем найду местные магазинчики, выясню, есть ли у них ингредиенты, необходимые для эликсира Гильдии Зодиака. Тогда я решу, кто станет достойным кандидатом для вступления в Гильдию. В течение следующих шести недель мне снова придется варить эликсир с нуля, и некоторые вещи мне придется искать самому, однако мне есть на чем сосредоточиться, кроме чувств, вызванных тем, что теперь между мной и Дариусом больше нет уз, и, возможно, я ему больше не нужен.
В коридоре появился Габриэль, и я понял, что бессмысленно даже пытаться спрятаться от него, так как его глаза сразу же устремились на меня в полумраке.
— Так друзей не заводят, Орио, — поддразнил он, и я пожал плечами.
— Я не искал друзей, — спокойно произнес я.
— Уверен? — Он бросил на меня взгляд Провидца, в котором говорилось, что он знает лучше меня, но это не так. Если Дариуса больше не привлекает моя компания, то я сдамся и смирюсь с этим.
Но даже такая мысль вонзила кинжал в мое сердце.
А что насчет Голубка?
Мое нутро сжалось при мысли о ее присутствии в рядах Наследников, смеющаяся вместе с Джеральдиной и ее сестрой. Она выглядит так, словно наконец-то оказалась на своем месте, и, честно говоря, как сюда может вписаться неудачник, опозоренный Властью?
— Ты слишком суров к себе, — прорычал Габриэль, придвигаясь ко мне и бросая на меня решительный взгляд.
— Я ничего не говорил. — Сложив руки, я напустил на себя свое излюбленное выражение «да похуй», и он закудахтал в ответ, как курица-наседка.