Бессердечные изгои. Безжалостный соперник

Шэн Л. Дж.

– Почему здесь? Почему не где-нибудь еще? – нахмурился я.

– Еще я навещаю моего брата-близнеца. – Она показала на могилу, над которой стояла.

Ее брат-близнец умер. Даже в двенадцать я прекрасно понимал, что такое смерть. Родители мамы умерли, как и Кит Олсен, и Сергей из гастронома через квартал, и Тэмми, проститутка, которая жила в палатке в парке Риверсайд. И на похоронах я был. Но эта девочка, потерявшая своего брата… Это было странно для меня. Дети нашего возраста не умирают просто так. Даже смерть Кита Олсена вызвала волнения в Хантс Пойнте,

а там у нас была довольно жесткая и непробиваемая толпа.

– Как это произошло? – Я поудобнее устроился на каменной плите Гарри Фрейзера, прищуривая глаза, смотря на нее, чтобы она знала, что я все равно за ней слежу, даже если ей грустно или еще что. Она барабанила пальцами по своей коленке, на которой была отвратительная глубокая рана. Она наверняка, как и я, перелезла через ворота, чтобы попасть сюда. Так как кладбище было частным, сюда нельзя было пробраться, просто взломав замок. Нужно было позвонить охране, чтобы тебя впустили. Мое плохое впечатление о ней сменилось на вынужденное уважение. Даже девчонки из моего района, которых сложно было девочками назвать, не перепрыгнули бы через ворота. На воротах были острые металлические выступы, и они были высотой примерно в восемь футов.

– Он умер во сне, когда мы были еще младенцами, – ответила девочка.

– Это и правда отстойно.

– Да уж. – Она плюхнулась на землю, нахмурившись. – Когда-нибудь задумывался, почему мы это делаем?

– Умираем? Не думаю, что это специально, – проговорил я.

– Нет. Хороним мертвых.

– Я не особо думаю о таких вещах, – мой голос стал тверже.

– Сначала я думала, что это как сажать семена, и тогда надежда сможет расцвести.

– А теперь? – Я вытер пот над бровью. Она выглядела умной. У многих детей нашего возраста ум был как у домашнего растения.

– Теперь я думаю, что мы хороним их, потому что не хотим делиться миром с ними. Это так больно, – сказала она.

Я все еще хмурился, пытаясь придумать, что сказать.

Я очень хотел пить, но не хотел двигаться. Было такое чувство, что я на каком-то тесте. Или конкурсе. Это была моя территория. Мое кладбище на лето. Я не хотел, чтобы она думала, будто могла приходить сюда и красть мое место, с мертвым братом или нет. Но было и еще кое-что. Я не знал, что это. Может быть, в конце концов было не так уж плохо – не быть одному

– И что? Ты так и будешь стоять и пялиться на меня? Делай что хотела, – я затянулся окурком, пытаясь поджечь его зажигалкой, которую на днях мистер Ван уронил в общем коридоре.

– Да. Ладно. Только не отвлекай меня, ты… фрик. – Она нервно махнула рукой в мою сторону.

Я закатил глаза. Она была странной. Ее брат был ребенком, когда она потеряла его, верно? Не то чтобы они были близки или что-то такое. Тем не менее. Что я знал о родственниках? Только одну вещь на самом деле: у меня не будет ни одного. Все потому, что моя мама каждый раз, когда ребенок закатывал истерику в сети магазинов the Dollar Tree или в универмаге Kmart, обращала на это внимание и говорила: «Дети неблагодарные, и на них тратится

очень много денег. Дорогая ответственность».

Боже. Спасибо, мам.

Девочка отвернулась от меня к могиле. Она с нежностью погладила надгробие, которое казалось меньше остальных. На самом деле все могилы в этом ряду были маленькие. Холодок пробежался вниз по моей спине.

– Привет, Ар. Это я, другая Ар. Я просто хотела проведать тебя. Мы скучаем по тебе каждый день. У мамы снова тяжелый период. Она профессионально игнорирует меня и папу. На днях я говорила с ней, а она смотрела сквозь меня, будто я призрак. Она делает это специально. Наказывает меня. Я тут подумала, может, ты будешь навещать ее меньше на следующей неделе? Я знаю, она видит тебя все время. В твоей комнате, на диване, где мы раньше спали, в окне…

Она говорила около пяти минут. Я пытался не слушать, но это было все равно что пытаться прибить к стене желе. Она была совсем рядом. Я даже думал, она заплачет, но в конце она все-таки сдержалась. Наконец девочка подобрала маленький камешек с земли и положила его на мрамор, поднимаясь.

Она направилась обратно к воротам.

– Зачем ты это сделала? – не удержался я от вопроса.

– Сделала что? – Она повернулась ко мне, удивленно смотря, будто забыла, что я был здесь.

– Штуку с камнем, – объяснил я.

– По еврейским традициям нужно положить маленький камешек на могилу, чтобы показать, что ты навещаешь кого-то, что они не забыты, – сказала она.

– Ты еврейка?

– Моя домработница была.

– Значит, ты из богатеньких.

– Потому что у меня была домработница? – Она посмотрела на меня так, будто перед ней идиот.

– Потому что ты знаешь это слово.

– Как и ты. – Она сложила руки на груди, не собираясь проигрывать спор, даже если он такой глупый и незначительный. – Однако ты не выглядишь богатым.

– Меня не стоит считать за пример. – Я рукой зарылся в землю, наслаждаясь ощущением песчинок под подушечками пальцев. Я смотрел на мир шире, чем обычные дети. Изучал жизнь, как свои наручные часы. Мне хотелось перевернуть их, вытащить все шурупчики, посмотреть, как все работает, из-за чего они тикали. Я уже пообещал себе, что не стану как мама. Я не позволю богатым людям поглотить себя. Я поглощу их, если понадобится.

– Видимо, тогда я богатая. – Она взяла другой маленький камешек, погладив его большим пальцем, и продолжила: – А ты нет?

– Спал бы я на кладбище, если бы был богатым?

– Не знаю. – Она провела рукой по запутанным волосам, которые были в листьях, в каких-то веточках и колтунах, после чего снова сказала: – Наверное, я не думаю, что все дело в деньгах.

– Это все потому, что у тебя они есть. Но ты не выглядишь так. Богатой то есть, – проговорил я.

– Почему? – спросила она.

– Ты некрасивая, – по-умному ответил я.

Вот теперь она должна была уйти. Я успешно обидел ее. Вербально показал ей средний палец. Но вместо этого она повернулась в мою сторону.