Бессердечный

Корнев Павел Николаевич

– Лео! – простонал Шарль Малакар, откладывая карандаш. – С тобой просто невозможно работать! Ты словно расплавленное золото мне в голову льешь! – Он встал из-за мольберта, приложился к кувшину и предложил: – Ладно, смотри…

Я взял свечу, подошел к портрету и ошеломленно замер на месте.

Елизавета-Мария фон Нальц выглядела живой. Пусть рисунок и был полностью черно-белым, лишь светились оранжевыми крапинками глаза сиятельной, но казалось, что сейчас она улыбнется и заговорит со мной. Вот прямо

сейчас…

– Лео! – одернул меня Шарль. – Контролируй свой талант. Контролируй!

– Я в порядке, – прошептал я, вытирая носовым платком вспотевшее лицо. – Шарль, это просто потрясающе!

– Любовь, любовь, – только и покачал головой художник.

Я снял лист с мольберта и свернул его в трубочку. Мне стало легче, нет – действительно легче. Не знаю, было это особенностью таланта Шарля или вывертом человеческой психики, но всякий раз, когда рисовальщик выплескивал на бумагу мои фантазии, они тускнели и больше не рвали голову на части.

Мысли о Елизавете-Марии перестали терзать меня, вернулась ясность ума, и оставило навязчивое желание во что бы то ни стало вновь увидеть девушку. Только сейчас я понял, сколь близок был к тому, чтобы обманом проникнуть на завтрашний прием барона Дюрера. Аж не по себе сделалось…

– Лео! – окликнул меня художник, починяя затупленные за день карандаши. – Есть кое-что еще…

– Да?

– Кое-что в твоей голове…

– Что в моей голове? – нахмурился я, ведь никому не нравится, когда чужие роются в его воспоминаниях. И пусть Шарль воспринимал лишь самые яркие образы, на миг стало не по себе.

Художник прекрасно понимал всю щекотливость ситуации и продолжил без былой уверенности.

– Я кое-что увидел, – вздохнул он. – То, что уже видел раньше. Собственными глазами. Я ведь не всегда был слепым кротом! Когда-то я был молод и зряч. Когда-то дамы даже полагали меня симпатичным!

– И что же ты видел?

– Тень, – просто ответил рисовальщик. – Человек, чьего лица я не мог разглядеть ни тогда, ни сейчас. Ты подумал о нем мельком, но очень уж образ запоминающийся…

Я невольно кивнул. Образ душителя и в самом деле врезался в память намертво.

– Шарль, кто это?

– Не знаю, – просто ответил слепой художник. – Во времена падших их полагали слугами кого-то из приближенных блистательного Рафаила.

– Их? – озадачился я.

– Их, – подтвердил Шарль. – Лео! Безликие тени служили одному из самых влиятельных падших, возвращение этих отродий ни к чему хорошему не приведет.

– Я видел только одного.

– Где один, там и остальные! – отрезал старик; лицо его осунулось и побледнело. – Никто не видел их с самого восстания. Никто и никогда. Затевается что-то серьезно, если они вылезли из своей норы.

Я постарался скрыть охватившую меня нервозность и уверил рисовальщика:

– Надеюсь,

никто их больше и не увидит.

– Держись от этих тварей подальше, – посоветовал Шарль. – А лучше сообщи властям. Это все неспроста.

– Хорошо, – не стал спорить я с художником. – Подумаю над этим.

– Будь осторожен, – попросил старик, зябко кутаясь в плед. Привет из прошлого откровенно выбил его из колеи.

– Обязательно, – пообещал я и достал портмоне.

– Я не нуждаюсь в деньгах! – заявил художник, заслышав шелест банкнот.

– Все нуждаются в деньгах, – возразил я, выложил на стол пятьдесят франков и отошел к двери. – Береги себя, Шарль.

– Лео! – рассмеялся рисовальщик. – Ты украл мою фразу!

– Знаю, – усмехнулся я и вышел за дверь.

В неровном свете зажигалки я поднялся на подземную улицу уровнем выше, там поспешил к ближайшей лестнице. Задерживаться под землей дольше необходимого не хотелось, и вовсе не из-за нелюбви к подвалам, просто требовалось перевести дух и хорошенько обдумать услышанное.

Хоть виду старался и не подать, но слова Шарля меня чрезвычайно обеспокоили. Если верить учебникам истории, блистательный Рафаил был крупной фигурой даже по меркам падших. Штурм его загородного имения затянулся на несколько дней, а впоследствии стал одной из наиболее популярных тем батальной живописи того времени.

Неужели кто-то из приближенных падшего уцелел в той бойне и теперь вернулся обратно более чем полвека спустя? Но зачем? И как с этим связана алюминиевая шкатулка Эмиля Ри?

От безответных вопросов разболелась голова. Резкие порывы ветра бросали в лицо мелкую морось; хотелось скорее попасть домой, запереть ставни и улечься в постель. Просто позабыть обо всех бедах и проблемах хотя бы на ночь. Выспаться и с ясной головой обдумать сложившуюся ситуацию, которая с каждым днем нравилась мне все меньше и меньше.

Слуги падшего, подумать только!

Но сразу после возвращения домой отправиться спать не получилось; традиционно уже пришлось составить компанию Елизавете-Марии за ужином. Благо та оказалась непривычно молчаливой, да и Теодор приносил с кухни блюда тихой безмолвной тенью.

За последние дни дворецкий крепко сдал.

Отужинав в гробовой тишине, я поднялся из-за стола, и только тогда Елизавета-Мария поинтересовалась:

– Какие у тебя планы на завтра, дорогой?

– А что? – насторожился я.

– Мне скучно! – протянула девушка. – Скучно, Лео! Ты понимаешь? Я не привыкла к заточению в четырех стенах!

– Ничем не могу помочь.

– Быть может, сходим куда-нибудь? – предложила Елизавета-Мария. – Тебе и самому надо развеяться!

– Не вариант, – покачал я головой. – Завтра уезжаю на весь день за город.