Бессердечный

Вест Джейд

Я схватила пояс колготок и попыталась натянуть их обратно, но он мне не позволил.

— Какого хрена ты причиняешь себе боль? — спросил он, и мне следовало пожать плечами и хранить молчание, потому что это совсем не его дело, но видимо нужно было поблагодарить пиво и кокаин за мой развязанный язык. Слова слетали с моих уст так, как никогда в жизни, вырываясь на свободу без сопротивления до того, как я могла хотя бы предпринять попытку остановить их.

— Может, потому что я — наркоманка-неудачница, семья которой смотрит на нее ни с чем иным как с отвращением.

Может, потому что ненавижу себя и все в себе и буду благодарна, если ты все-таки прикончишь меня сегодня, потому что с меня хватит. — Я сделала вдох. — Может, потому что никто никогда не полюбит меня. Никто никогда не прикоснется ко мне по-настоящему. Никто никогда не позволит мне узнать, каково это — иметь мужчину, который влюбится в меня на веки вечные. Потому что это невероятно, да? Ни один мужчина никогда не влюбится в такую психопатку как я, даже если моя семья разрешит.

Его глаза округлись, и я увидела в них больше, чем ненависть. Хуже, чем ненависть.

Жалость.

Я увидела дурацкую жалость.

— Тебе нужно обратиться к врачу, — произнес он, его руки по-прежнему крепко сжимали мои запястья.

— Да, так мне все говорят. Лечение, лечение, лечение. Будто оно принесет мне нечто хорошее.

Он смотрел на мои порезы, и я почувствовала за них стыд, такую боль. На мне были надеты развратные кружевные стринги, но он их едва ли заметил. Его внимание оказалось приковано к моим недостаткам, а не достоинствам, как и всегда у всего остального мира. Даже у людей, которым было не все равно.

— Сделай это, — вновь произнесла я. — Просто сделай это.

Его взгляд стал жестче.

— Что именно сделать? Остановить твою ненависть к себе? Если ты настолько плохо себя чувствуешь, то тебе стоит покончить с собой, знаешь ли. Брось ты все эти жалкие попытки самобичевания. Смотрится жалко.

— Может, я и здесь оказалась неудачницей.

Я знала, что на глаза навернулись слезы, и презирала себя за это. Поэтому заставила себя вздернуть подбородок, пытаясь выглядеть как можно более гордой, хотя моя нижняя губа не переставала дрожать.

Тс-с, секреты. Секреты.

Никогда не рассказывай свои секреты.

Отпустив мои запястья, он отпрянул от меня, его жалость стала еще сильнее, Люциан старался глазами рассмотреть все. Я натянула обратно колготки, но не попыталась вывернуться, просто подтянула колени к груди и обняла их руками.

— Прикончи меня, — прошептала я.

— Тебе серьезно нужно обраться к специалисту, — произнес он. — Не похоже, что тебе это не по карману. Провести остаток жизни с лечением может оказаться хорошей идеей. Лучше, чем нюхать кокаин каждую минуту.

Я устала слушать одну и ту же херню, поэтому нахмурилась.

— Когда я в последний раз проверяла, ты не был моим личным советником.

Он усмехнулся, издав смешок.

— Я сам часто использую эту фразу, дорогая.

Атмосфера в комнате настолько сгустилась, что я почувствовала себя бесполезной. Напряжение между нами ушло — все хорошее напряжение, по крайней мере. Если вообще

существование такового было возможно между представителями семей Константин и Морелли.

Люциан поднялся на ноги и отряхнулся, явно испытывая такое чувство, будто любое помещение с декором, которое стоило менее миллиона, кишело тараканами.

— По крайней мере, трахни меня перед тем, как уйдешь, — произнесла я на полном серьезе. Правда, на полном серьезе.

Он усмехнулся.

— Я бы никогда не пожелал трахнуть кого-то из семьи Константин — лишь раздеть и причинить боль.

— А твой член утверждает иное, — сказала я и указала на выпуклость в его штанах.

Именно в этот момент он пришел в себя и бросился ко мне, сжимая мое горло своими руками.

— Я причиню тебе боль, — прорычал он. — Не подталкивай меня!

— Отлично, — ответила я. — Ты избавишь меня от работы.

Мы смотрели друг на друга с такой злобой, которую нельзя описать словами, мы оба кипели от злобы, копившейся десятилетиями. Но не это чувство заставляло мое сердце биться быстрее.

— Сделай это, — выдохнула я, несмотря на его хватку на шее. — Причини мне боль.

Его глаза блестели от злобы, и я увидела все. Почувствовала все. Садизм… жестокость… бесчеловечность… которые я уже ощущала благодаря стольким мужчинам, так много раз.

Я вновь почувствовала все. Почувствовала глубоко. Почувствовала все в нем. В монстре, стоящем передо мной.

Но этот монстр был другим.

Этот монстр заставлял меня трепетать так, как ни один мужчина.

Люциан Морелли хотел причинить мне боль, и причиной этому была не только моя принадлежность к определенной семье. Он хотел этого. Хотел увидеть мои страдания. Хотел увидеть, как я потеряю себя в собственной боли.

О, Господи, пожалуйста. Я тоже хотела потерять себя в собственной боли.

Я желала, чтобы идеальный монстр заставил меня испытать боль ради него.

Пожалуйста, дай мне это. Пожалуйста.

Но нет.

Будто выключатель щелкнул внутри него, его огонь превратился в лед.

— У меня нет времени на твою никчемную ерунду, — произнес он. — Ты не более чем грустная маленькая сучка из уродской семьи. Вы все можете гнить в аду, и я помогу тебе отправиться туда. — Его пауза причиняла мне больше боли, чем могли бы дать руки. — Но это случится не сегодня. Точно не тогда, когда ты просишь об этом.

Моя губа продолжала дрожать, а холод в его глазах морозил меня изнутри. Я молчала, когда он отошел от меня, на его губах блестела усмешка.

— Наслаждайся своими вздохами, малышка, — сказал он. — Однажды я приду за тобой. А пока продолжай разыгрывать свою маленькую жалкую игру, причиняя себе боль.

Мне хотелось умолять его остаться, хотя это было безумием поверх всего безумия, и не имело смысла для моей души. Но я не стала молить его ни о чем. Лишь собрала воедино достаточно чувства гордости из маленьких кусочков своего сердца и молчала, пока он уходил. Я наблюдала за его уходом, а грудь стали разрывать всхлипы.

Он даже не оглянулся.