Бессильная
Шрифт:
Я снова ощущаю прилив облегчения, заставляющий меня чувствовать себя одновременно виноватой и благодарной за то, что она действительно знает меня. Ведь не всем, кто пережил Чуму, посчастливилось быть одаренными способностями. Нет, Обыкновенные были именно такими — обыкновенными. И следующие несколько десятилетий после Чумы Обыкновенные и Элитные жили в мире.
Пока король Эдрик не постановил, что первые больше не могут жить в его королевстве.
Прошло более трех десятилетий, когда по стране прокатилась болезнь. В связи со вспышкой, скорее всего, обычной болезни, королевские Целители воспользовались случаем и
Я борюсь с желанием закатить глаза от этой мысли.
Мой отец считал это чушью, и я не думаю иначе. Но даже если бы у меня были доказательства того, что король лжет сквозь зубы, не похоже, что девчонке из трущоб кто-нибудь поверит.
Но король не мог допустить, чтобы его Элитное общество было ослаблено или даже ухудшено простыми Обыкновенными. Вымирание не было вариантом для экстраординарных.
Так началась Чистка.
Даже сейчас, спустя десятилетия, рассказы о телах, рассыпавшихся по песку под палящим солнцем, небрежно передаются у костров, страшные истории шепчутся детям.
Липкие пальцы сомкнулись над моими, мед, покрывающий руки Адены, так же сладок, как и ее улыбка, которой она делится со мной. Мой секрет хранится в блеске ее глаз, в верности ее выражения. Я так долго смирилась с тем, что ничего не может быть настоящим. Любая дружба фальшива, любая доброта рассчитана.
— Скрывай свои чувства, скрывай свой страх и, самое главное, скрывайся за своим фасадом. Никто не может знать, Пэди. Не доверяй никому и ничему, кроме своей интуиции.
Мягкий голос отца странным эхом отдается в моей голове, напоминая, что каждая часть моей жизни должна быть ложью, а девушка, сидящая передо мной, должна быть такой же обманутой, как и все остальное королевство.
Эгоизм украл мой рассудок всего на одну ночь, но этого хватило, чтобы подвергнуть опасности нас обеих.
— Ладно, хватит разговоров о Чуме, — весело говорит Адена, осматривая аллею, а затем добавляет, — и о твоей... ситуации.
Я не пытаюсь подавить фырканье. — Похоже, два года не дали тебе времени поучиться тонкости, А.
Я сомневаюсь, что она вообще меня слышала. Сомневаюсь, что она может сосредоточиться на чем-то другом, кроме ткани, скользящей между ее пальцами. Оранжевые глаза сканируют швейные принадлежности, и Адена оставляет наш предыдущий разговор, чтобы рассказать о том, какие вещи она будет делать из нового шелка. Ее теплые коричневые руки копаются в обрывках ткани при мерцающем свете лампы, начинают подгибать края, закалывать углы, колоть пальцы, без устали ругаться.
Мы впадаем в ту непринужденную беседу, которая возникает только после нескольких лет совместного выживания на улицах, что позволяет легко интерпретировать беспорядочные слова Адены по булавкам, зажатым между ее губами. Я переворачиваюсь на спину и наконец-то затихаю, наблюдая за ее негнущимися пальцами и нахмуренными бровями, слишком поглощенными своей работой, чтобы уснуть.
От колющей боли в боку я открываю глаза и забываю о сонливости. Зазубренный
Адена закатывает глаза, как она делает это каждый вечер, когда я даю одно и то же пустое обещание. — Я поверю в это, когда почувствую, Пэ, — поет она.
Я переворачиваюсь уже около дюжины раз, прежде чем на мою голову натыкается скомканное одеяло. — Если ты не перестанешь извиваться, клянусь, я пришью тебя к земле, — говорит Адена со всей сладостью липкой булочки.
— Я поверю в это, когда почувствую, А.
Глава 2
Кай
Огненный шар проносится мимо моего лица, едва не опалив мне волосы. Я едва успеваю увернуться, как чувствую вторую волну жара, несущуюся ко мне.
Чума, у Китта сегодня прекрасное настроение.
Пританцовывая на носочках, я наблюдаю, как в мою сторону летит еще одна огненная сфера, и ощущаю знакомое чувство адреналина. Я бросаю щит из воды и слышу шипение огня, пока он не превращается в густое облако пара. Китт прищуривается, пытаясь разглядеть меня сквозь дым, и тут его глаза расширяются, когда я неожиданно сталкиваюсь с ним. Мы падаем на землю, я прижимаю его к себе и поднимаю пылающий кулак, направленный ему в лицо.
— Уступаешь? — Я не могу сдержать улыбку, которая дергается на моих губах. Он кашляет от смеха, его взгляд мечется между моим лицом и пылающим кулаком, поднятым рядом с ним.
— Если я скажу «нет», ты действительно ударишь меня, братишка? — Несмотря на огонь, пылающий в нескольких сантиметрах от него, зеленые глаза Китта блестят от удовольствия.
— Думаю, ты уже знаешь ответ на этот вопрос. — Я слегка улыбаюсь, отводя кулак назад, готовясь нанести удар.
— Хорошо, хорошо, я уступаю! — зашипела Китт. — Но только потому, что не хочу, чтобы бедному Илаю пришлось вправлять еще один сломанный нос.
Я мрачно усмехнулся, представив себе выражение лица королевского лекаря, если мы придем к нему с еще одной сломанной костью. Поднявшись на ноги, я протянул руку Китту, все еще распростертому на земле.
Улыбка, которую он мне дарит, не доходит до его глаз, когда он наконец говорит: — Чума, Кай, ты лучше меня владеешь моими способностями.
— И именно поэтому ты будешь править страной, — говорю я просто, — а я буду сражаться на поле боя, отвлекая врага своей привлекательной внешностью.
— Ты хочешь сказать, что я не смогу отвлечь врага своей лихой внешностью? — спросил Китт сквозь глубокий смех, притворяясь обиженным.
— Я хочу сказать, что мы только сводные братья, и боюсь, что это означает, что у тебя есть только половина моего обаяния.
Китт снова разразился смехом. — По этой логике, я полагаю, что тогда у тебя есть только половина моих мозгов.
— Спасибо Чуме за это. — Слова едва успевают вылететь изо рта, как он с ухмылкой пихает меня.
Мы идем по изношенной дорожке между грунтовыми тренировочными кругами, расположенными на территории замка. Имперцы, проходящие обучение, и другие Элитные более высокого статуса продолжают свои спарринги, большинство из них используют способности, а немногие — оружие.