Бессмертник
Шрифт:
— Она умерла.
— Да. А будь она жива, ты был бы с ней намного счастливее.
— Во всяком случае, она не стала бы изводить меня глупыми разговорами.
— Ну, видишь. Не повезло. Может, умереть — оказать тебе услугу? Только вот беда: ее моя смерть все равно не вернет.
В сердцах он вмазал себе кулаком по раскрытой ладони.
— Нет! Такого идиотизма, такого детского лепета я еще не… Айрис, сколько это будет длиться? Прости, слово «изводить» было неуместным. Я напрасно
— Да, представь, я в себе сомневаюсь. Но если ты это видишь, почему не хочешь мне помочь?
— Посоветуй как. Помогу, если это в моих силах.
Она знала, что сжигает мосты, но остановиться уже не могла.
— Скажи, что остался бы со мной, даже если б она была жива. Скажи, что любишь меня больше, чем любил ее.
— Я не могу это сказать. Ты же знаешь, любовь всегда разная, как люди. Она — один человек, ты — другой. Это вовсе не значит, что кто-то из вас лучше или хуже.
— Тео, ты не даешь прямого ответа.
— Это все, что я могу сказать, — мягко произнес он.
— Хорошо. Ответь в таком случае на вторую часть вопроса. Если б ты узнал, что она жива, ты бы бросил меня? Не уклоняйся, скажи: да или нет.
— Боже! — простонал Тео. — Айрис, за что ты меня так мучаешь?
Она понимала, что стегает его, точно беспомощного пса, которому никуда не деться, потому что с поводка его не спускают. Однажды она видела, как хозяин стегал вот так же свою собаку. Айрис тогда едва не стало дурно. Но сейчас она не могла остановиться.
— Тео, я спрашиваю, потому что должна знать ответ. Иначе я не смогу жить, не смогу существовать!!!
— Но это жестоко! Я не в силах, не в состоянии отвечать на бессмысленные вопросы.
— Ну вот мы и вернулись к тому, с чего начали. По-настоящему ты никогда и не хотел на мне жениться.
— Почему же я это сделал?
— Потому что знал, что мой отец ожидает от тебя именно этого.
— Айрис, если б я не хотел жениться, меня не заставили бы даже десять отцов.
— Кроме того, ты был одинокий, усталый. А в нашей семье ты обрел приют и тепло. Ну и, помимо всего прочего, я оказалась достаточно умна и образованна, у нас общие взгляды и вкусы. Вернее, были общие. Такую жену иметь не зазорно, она найдет, о чем поговорить с твоими высококультурными друзьями-европейцами. Все это так. Но это не любовь.
Тео задумался. А потом спросил:
— Что же, по-твоему, любовь? Можешь объяснить?
— Решил заняться семантикой? Разумеется, не могу. И никто не может. Но каждый при этом прекрасно понимает, что это такое.
— Вот именно. Каждый понимает любовь по-своему.
—
— Ну ладно, хорошо. Давай все-таки попытаемся дать определение. Ты согласна, что одна из составляющих любви — бескорыстная забота о другом человеке, стремление, чтобы ему было хорошо?
— Безусловно, но заботиться можно и о престарелом дедушке.
— Айрис, не передергивай. Ты сама причиняешь себе боль, причем без всякой нужды. Если бы понять, чего ты хочешь!
У нее задрожали губы. И чтобы скрыть эту дрожь, она поспешно поднесла руку ко рту.
— Я хочу… хочу… как у Ромео и Джульетты. Хочу быть любимой и единственной. Понимаешь?
— Айрис, дорогая, я снова вынужден повторить: это наивность и ребячество.
— Ребячество? Весь мир стоит на таком ребячестве! Любовь — это чудо, это самое сильное, глубокое, изумительное чувство, которое дано испытать человеку. Во все века искусство, музыка, поэзия говорят только о любви. И это, по-твоему, ребячество?
Тео вздохнул:
— Возможно, я опять неудачно выбрал слово. Не ребячество. Мечтательность. Грезы. Ты видишь в любви только вершинные, пиковые моменты. Но они не могут длиться всю жизнь. Это грезы.
— Я не такая дура. Я прекрасно знаю, что жизнь — не стихи и не оперная коллизия. Но я бы хотела испытать эти, как ты выражаешься, «вершинные» моменты.
— А ты их не испытывала?
— Нет. Я всегда делила тебя с умершей. А теперь еще и с кучей клубных вертихвосток в придачу.
— Айрис, мне очень жаль тебя. Жаль нас обоих. Столько всего выплеснулось наружу из-за фотографии… Ну, хорошо, я не стану на нее больше смотреть. Все равно рано или поздно время подвело бы под этим черту, — с горечью сказал он. — Но если тебя это не удовлетворит… А тебя, похоже, ничто не удовлетворит, ты словно намеренно ищешь страданий.
— A-а, мы занялись психоанализом?!
— Необязательно быть психоаналитиком, если речь идет об очевидных вещах. Ты действительно ищешь страданий и боли, иначе прислушалась бы к моим доводам.
— Доводы совершенно ни при чем. Я чувствую, понимаешь, чувствую так, а не иначе. И никакими доводами тут не поможешь. Почему твои доводы не помогают тебе забыть Лизл? Ведь это тоже грезы!
Тео потер глаза, лоб…
— Давай вернемся к этому утром. Время уже за полночь, и я очень устал.
— Как угодно, — ответила она.
Они легли на широкую супружескую кровать. Сердце стучало громко, подобно молоту. Она лежала, сжав руки в кулаки, напряженная, словно перетянутая струна. Придет ли сон, облегчит ли эту муку? По дыханию Тео она поняла, что он тоже не спит.