Бессмертник

Плейн Белва

В сердце у Анны что-то дрогнуло, запело, расцвело: запоздалое счастье и всегдашнее желание оберечь, защитить, оправдать.

— Мне было тогда так больно, так обидно. Хотелось только умереть. После я разозлилась. Но презирать тебя? Это невозможно. Никогда.

И она подумала: может, сказать ему? Взять и сказать, прямо сейчас. Разве не вправе он знать, что у него растет дочь? Разве не обязана я признаться во всем без утайки?

Пол вдруг промолвил:

— Знаешь, я не все тебе сказал. Есть еще одно, важное…

—

Что же?

— Помнишь, мы встретились несколько лет назад на Пятой авеню? Я все вспоминаю, как ты стояла тогда, положив руку на плечо девочки… Не знаю, почему мне так запало это в душу, но — запало. И меня преследуют ее лицо, ее глаза. Может, я, конечно, сошел с ума, но я… мне было откровение… что это мой ребенок. Моя дочь. У меня это из головы не выходит.

Он все понял сам. И Анну это не удивило. Редкий, проницательный ум, всевидящий, всепроникающий взгляд — разве от такого человека что-нибудь скроешь? Нет, Анна ничуть не удивилась. Она открыла было рот, но не успела ответить. Пол спросил в упор:

— Так это правда?

— Да.

— Я не ошарашен. Не потрясен. Такое чувство, что я знал это всегда. — Он закурил, неторопливо и сдержанно, но руки его дрожали. — А Джозеф? — спросил он, помолчав.

Анна покачала головой:

— Знаю только я.

Наступила долгая, долгая тишина. В ноздри ей ударил терпкий табачный дым. Пол сидел с закрытыми глазами, не шевелясь. Прошло немало времени. Наконец он открыл глаза и сказал:

— Как же тяжко тебе пришлось!

— Я чувствовала себя такой виноватой, думала, что недостойна жить, — тихо ответила она. — Но потом, слава Богу, обрела силы. Люди могут выдержать куда больше, чем им кажется.

— На твою долю выпало слишком много! Смерть родителей, бедность, чужбина, а потом еще и это! Почему ты не сказала мне, Анна?

Она взглянула на него с упреком.

— Хорошо, понял, это был нелепый вопрос. Но сейчас ты позволишь мне сделать для нее хоть что-то? Я мог бы открыть на ее имя банковский счет, чтобы она никогда ни в чем не нуждалась.

— Нет, нет! Это невозможно! Ты же знаешь! Самое лучшее, что ты можешь для нее сделать, — ничем, никак не вмешиваться в ее жизнь. Неужели ты сам не понимаешь?

Пол вздохнул:

— Расскажи, какая она.

Анна задумалась. Как в немногих словах описать мою девочку — сложную, замкнутую, ранимую?

— Айрис очень умна, наблюдательна. Хорошо знает музыку, книги. В ней есть твоя чуткость к искусству.

Он едва заметно улыбнулся:

— Продолжай.

Ей вдруг стало легче говорить. После первых натужных фраз, слова полились свободно: мать рассказывала о своем ребенке. И у нее был жадный и благодарный слушатель. Анна рассказала, как Айрис ест, как учится, как не по возрасту остроумно рассуждает. Она вспоминала щедро, чтобы у Пола составился живой образ девочки, чтобы Айрис стала для него ближе и реальней.

— Она тебя, должно быть, очень любит?

Надеюсь, что так. Не каждому ребенку достается такая мать!

— Больших проблем у меня с ней нет. Но все-таки она больше привязана к Джозефу. А он в ней души не чает. Впрочем, так чаще всего и бывает между отцом и дочерью, — закончила Анна и тут же устыдилась собственной бестактности.

Но Пол лишь печально кивнул:

— Верно, верно…

— Пол, но мне с ней нелегко! — вдруг вырвалось у Анны. — И дело не в ней, а во мне. Я люблю ее не меньше, чем Мори, но совсем иначе. Мне с ней трудно… — Анна запнулась, не умея объяснить.

— Конечно. Это так понятно.

— Я все время стараюсь представить, что она рождена… как все. — Она хотела сказать «от Джозефа», но сдержалась. — И у меня почти всегда получается. Я загнала все, что с тобой связано, далеко-далеко, в закоулки памяти, ты остался в прошлом. Но теперь прошлое вернулось, и, взглянув на Айрис, я не смогу… — Голос ее прервался.

Пол взял ее за руку и стал нежно поглаживать.

— Бедная Айрис, — совладав с собой, сказала Анна. — Она ведь, наверное, тоже что-то чувствует. Наверняка чувствует!

Они помолчали, зная, что думают об одном и том же.

Наконец он произнес:

— Я поступил несправедливо: не спросил ничего о Мори.

— Спасибо, ты очень добр. На самом-то деле он не может тебя интересовать.

— Ты не права. Он — твой сын, часть тебя. Расскажи о нем.

— Мори — сын моей мечты. Любые родители мечтают о таком мальчике. Его все любят, он… — Анна умолкла. — Пол, я не могу. Слишком много всего случилось сегодня. Нет сил…

— Да, дорогая, знаю. Я и сам полон до краев.

Он бережно стянул перчатку с ее руки и поцеловал ладонь, каждый палец, тонкое запястье с трепещущей нитью пульса.

Постепенно их объяли звуки окружающей жизни. Матери подзывали ребятишек, собирали раскиданные игрушки. День клонился к вечеру.

Пол отпустил ее руку и внезапно встал. Сделал несколько шагов прочь от нее, к реке. Такой одинокий здесь, среди голубей и детей, играющих в «классы». Высокий, сильный мужчина, которому доступно и подвластно все, он тем не менее уязвлен и неприкаян — из-за нее. Вдали или вблизи, но их связь нерасторжима — до самой смерти, до смерти Айрис, до смерти ее еще не рожденных детей…

Он вернулся и присел рядом:

— Послушай, Анна. Жизнь коротка. Вчера нам было по двадцать, а сегодня… Время неумолимо. Давай возьмем от жизни хотя бы то, что осталось.

— Ты о чем?

— Я хочу на тебе жениться. Я хочу жить рядом с дочерью, хочу заботиться о вас обеих. Я устал просыпаться среди ночи в бессильной тревоге о тебе. Я хочу просыпаться, чтобы ты была рядом.

— Так все просто? — Она расслышала в своем голосе едкую горечь. — А что будет делать Мори? Джозеф? И кажется, есть еще одно небольшое препятствие — ты женат!