Бессонница (др.перевод)
Шрифт:
«Наша Луиза» – частенько говаривал он. И смеялся. Луиза делала вид, что сердится, но именно делала вид; она же видела, как он на нее смотрит, когда произносит эти слова.
В первое рождественское утро их совместной жизни (они переехали в маленький домик Луизы, а дом Ральфа выставили на продажу) Луиза подарила ему щенка гончей.
– Она тебе нравится? – спросила она с беспокойством в голосе. – Я не хотела ее покупать, милая Эбби говорит, что нельзя дарить домашних животных, но она выглядела так мило в витрине зоомагазина… и она была такая грустная. Если она тебе не понравилась или ты просто не хочешь возиться с ней и вытирать за ней лужи, то так и скажи. Мы найдем, кому…
– Луиза, – перебил ее Ральф, пытаясь саркастически
– Да?
– Ага. Ты всегда так разговариваешь, когда нервничаешь, но сейчас я не вижу причин для нервов. Мне она очень нравится. Я ее уже обожаю. – И это была чистая правда. Он почти сразу влюбился в этого черно-коричневого щенка.
– Как мы ее назовем? – спросила Луиза. – Есть какие-нибудь идеи?
– Разумеется, – сказал Ральф. – Розали.
Следующие четыре года были хорошими и счастливыми и для Элен и Натали Дипно. Какое-то время они скромно жили в квартире в муниципальном доме в восточной части города, поскольку зарплата библиотекаря не позволяла особенно шиковать. Они продали дом на Харрис-авеню, но почти все деньги ушли на оплату счетов. А потом, в июне 1994-го, Элен неожиданно получила страховку… только у этой неожиданности было вполне определенное имя. Джон Лейдекер.
Сначала Большая Восточная страховая компания отказалась выплачивать страховку за жизнь Эда Дипно, потому что, как им казалось, это было самоубийство. Но потом – после долгих разговоров и перепирательств – они все-таки выплатили Элен солидную сумму, благодаря стараниям Говарда Хаймана, хорошего приятеля и партнера по картам Джона Лейдекера. Когда Хайман не резался в покер, он работал адвокатом и находил несказанное удовольствие в том, чтобы выигрывать дела у страховых компаний.
Лейдекер снова встретился с Элен у Ральфа с Луизой в феврале 1994-го и был просто ею очарован («Это была не совсем любовь, – говорил он потом Ральфу с Луизой. – Хотя, учитывая, как все сложилось, может быть, и совсем»). Он представил ее Хайману, потому что ему показалось, что страховая компания хочет ее надуть, мягко говоря. «Он был не просто самоубийцей, он был сумасшедшим», – сказал он тогда и еще долго придерживался этой точки зрения, даже после того, как Элен вручила ему его шляпу и указала на дверь.
После грандиозного шоу, в котором Говард Хайман грозил выставить Большую Восточную этаким злобным дяденькой, отнимающим леденцы у младенцев, Элен получила чек на семьдесят тысяч долларов. В конце осени 94-го она потратила большую часть этих денег на покупку дома на Харрис-авеню; он располагался всего в трех домах от ее предыдущего жилища – прямо напротив дома Хариет Бенниган.
– Я не была по-настоящему счастлива на восточной стороне, – сказала она однажды Луизе. Это было в ноябре, они шли из парка, и Натали сидела в своей коляске и мирно спала, ее присутствие выдавал только розовый кончик носа и морозный парок дыхания, вырывавшийся из-под большой лыжной шапки, которую Луиза связала ей самолично. – Я мечтала о Харрис-авеню. Безумство какое-то, правда?
– По-моему, мечты вообще не бывают безумными, – ответила Луиза.
Элен и Джон Лейдекер встречались почти все лето, но ни Ральф, ни Луиза особенно не удивились, когда этот роман закончился, сразу после Дня Труда, а может быть, еще раньше – когда Элен начала носить розовую треугольную булавку на своих строгих библиотекарских блузках с высоким воротником. Может быть, они не удивились потому, что были уже слишком старыми, чтобы вообще чему-либо удивляться, а может быть, на каком-то глубинном уровне они продолжали видеть ауры, которые приоткрывали им двери в потайной город скрытых намерений, затаенных мотивов и замаскированных планов.
Когда Элен вернулась обратно на Харрис-авеню, она стала обращаться к Ральфу с Луизой, чтобы они посидели
– П’ривет, Яльф! П’ивет, Юиза! Я п’ишла к вам в гости!
В июне 1995-го Элен купила подержанный «вольво». На заднее стекло она прилепила наклейку с надписью: МУЖЧИНА НУЖЕН ЖЕНЩИНЕ, КАК РЫБЕ ЗОНТИК. Это тоже не особенно удивило Ральфа, но всякий раз, когда он видел эту наклейку, ему становилось грустно. Иногда ему казалось, что самое неприятное из того, что осталось у Элен после Эда, как раз и было это высказывание – в сущности, горькое и совсем не смешное, – и когда Ральф его видел, он всегда вспоминал, как выглядел Эд в тот день, когда он шел бить ему морду от стоянки «Красного яблока». Как Эд сидел без рубашки под струями воды из поливалки. Как у него на очках краснели мелкие капельки крови. Как он наклонился вперед, глядя на Ральфа честными умными глазами, и сказал, что с глупостью можно мириться, но до определенных пределов.
И после этого все и началось, иногда думал Ральф. Он больше не помнил, что именно началось, хотя это, может быть, было и к лучшему. Однако провалы в памяти (если это были именно провалы в памяти) не поколебали его уверенности в том, что Элен гнусно обманули… что злая, на редкость злая, судьба привязала ей к хвосту консервную банку, а Элен даже не догадывается об этом.
Через месяц после того, как Элен купила себе «вольво», у Фэя Чапина случился сердечный удар – как раз в тот момент, когда он уселся составить предварительный список участников своего шахматного турнира. Его отвезли в городскую больницу, где он и умер несколько часов спустя. Ральф навестил его незадолго до смерти, и, когда он увидел номер на двери – 315, – его охватило ощущение полнейшего дежа-вю. Сначала он подумал, что это из-за того, что Каролина скончалась здесь же, на этом же этаже, только чуть дальше по коридору, а потом он вспомнил, что именно в этой палате умер Джимми Ви. Они с Луизой были у него перед тем, как он умер, и Ральфу казалось, что Джимми узнал их тогда, хотя он не мог быть уверен на сто процентов, его воспоминания о тех днях начинались с момента, когда он стал по-настоящему замечать Луизу, но и эти воспоминания были какими-то слишком расплывчатыми. Ему казалось, что тому сразу несколько причин: отчасти – любовь, отчасти – возраст, но основная причина – бессонница. После смерти Каролины он насладился ею в полном объеме, хотя потом она как-то сама по себе прошла, как всегда и бывает с такими вещами. И все же он был уверен, что
[здравствуйте, мужчина и женщина, мы вас ждали]
в этой комнате происходило что-то очень необычное, и когда он взял сухую ослабшую руку Фэя и улыбнулся, глядя в его испуганные, изумленные глаза, ему в голову вдруг пришла странная мысль.
Они стоят там, в углу, и смотрят на нас.
Он огляделся по сторонам. Разумеется, в углу никого не было, но на мгновение… лишь на мгновение…
Жизнь в период между 1993 и 1998 годами была самой что ни на есть обычной для небольших городов типа Дерри. Свежие апрельские побеги приходили на смену октябрьским опадающим, в середине декабря в домах ставили новогодние елки и выбрасывали их на Пустоши через заднюю дверь в первую неделю января (на подсохших зеленых ветках висели остатки мишуры и серебристого дождика); новорожденные приходили в мир, старики уходили. Иногда уходили не только старики.