Бессонница
Шрифт:
Если внезапная вспышка озарения и имела какую-то ценность, то все равно не стоило сообщать Мак-Говерну, что именно произошло с его панамой, даже если бы Билл поверил.
«Я обязан вернуть панаму, — подумал Ральф. — И мне необходимо забрать серьги Луизы».
Великолепный осенний день катился к закату. С одной стороны, ничего не случилось. С другой же — произошло множество разных событий. Мир аур вокруг него возникал и исчезал, как появлялись и таяли проплывавшие в небе облака.
Ральф почти беспрерывно наблюдал за ними, только раз отлучившись в туалет.
Он видел, как старенькая
Ральф больше не видел никаких лысоголовых врачей, но около половины шестого стал свидетелем удивительной вспышки лилового света, вырвавшейся из-под крышки канализационного люка, это трехминутное свечение словно служило наглядным пособием по специальным эффектам, использованным Сесилем Блаунтом де Миллем в его библейском эпосе «Царь царей», а затем просто скрылось. Он видел также огромную, похожую на доисторического ястреба «птицу», распростершуюся между трубами ветхого здания маслобойни на углу Говард-стрит. «Птица» испускала красные и голубые тепловые лучи, похожие на длинные ленивые ленты, тянущиеся к Строуфорд-парку.
Когда без четверти шесть в школе закончились занятия, не менее дюжины ребят промчалось к «Красному яблоку», где они могли купить тонны перебивающих аппетит конфет и целые тюки билетов — скорее всего, на футбол, судя по времени года. Двое мальчишек спорили о чем-то, и их ауры одна зеленая, а другая трепещущего оранжевого цвета — уплотнились, сжимаясь, а по полю замелькали вздымающиеся вверх спирали ярко-алых нитей. «Берегись!» — мысленно крикнул Ральф парнишке, окруженному оранжевым «конвертом», как раз за секунду до того, как Зеленый Мальчик, отшвырнув учебники, заехал тому в челюсть. Мальчишки схватились, кружась в неуклюжем танце агрессивности, затем упали на тротуар. Подзадоривающая ребятня моментально обступила дерущихся. А над ними начал формироваться лилово-красный купол. Эта конфигурация, медленно вращающаяся против часовой стрелки, казалась Ральфу одновременно отталкивающей и прекрасной, и он подумал о том, как же выглядит аура над настоящим полем битвы. Ральф решил, что на этот вопрос ему не хочется получить ответ. Как только Оранжевый, оседлав Зеленого, принялся тузить противника, из магазина вышла Сью и закричала, чтобы ребята перестали драться.
Оранжевый неохотно отпустил Зеленого. Тот, изображая бесстрастие, отряхнулся и вошел в магазин. Он украдкой бросил взгляд через плечо, дабы убедиться, что соперник не испортил произведенный эффект. Часть стоявших за Зеленым в магазин, видимо, намереваясь пополнить запасы, остальные сгрудились вокруг Оранжевого, поздравляя того с победой. А над ними никем не видимая, вертящаяся лилово-красная поганка разбивалась на куски. Так очищается обложенное тучами небо перед сильным ветром. Кусочки дробились,
"Улица — это карнавал энергии, — подумал Ральф. — Энергии, выделенной этими парнишками за девяносто секунд поединка, хватило бы для освещения Дерри на целую неделю, а имей возможность люди улавливать энергию, выделяемую толпой — внутреннюю энергию грибообразного облака, ее, возможно, хватило бы на освещение всего Мэна в течение целого месяца.
Представляешь себе зрелище мира аур на Таймс-сквер за две минуты до полуночи в новогоднюю ночь?"
Ральф не представлял, да и не хотел. Он подозревал, что увидел лишь край силы такой мощи, что по сравнению с ней все ядерное оружие, созданное с 1945 года, покажется игрушечными пистолетами, из которых дети стреляют по пустым консервным банкам. Силы, достаточной для уничтожения Вселенной… Или для создания новой.
Ральф поднялся к себе, положил в одну кастрюлю консервированные бобы, а в другую пару сосисок и стал метаться по комнатам, щелкая пальцами, ероша волосы, ожидая, когда же будет готов его холостяцкий ужин. Въевшаяся в члены усталость, невидимым камнем висящая на нем с середины лета, отступила; он чувствовал себя полным неуемной, безудержной энергии, он был набит ею. Наверное, именно поэтому людям так нравятся бензедрин и кокаин, вот только когда действие этой силы закончится, он не будет чувствовать себя выжатым лимоном — скорее использованным, чем пользователем.
Ральф Робертс, не ведающий, что волосы, по которым он проводил пятерней, стали гуще и что впервые за последние пять лет в них появились темные пряди, метался по квартире, сначала мурлыкая, затем напевая старенький рок-н-ролльный мотивчик начала шестидесятых.
Бобы булькали в своей кастрюле, сосиски варились в своей — вот только Ральфу казалось, что они танцуют в такт старой песенке. Напевая, Ральф покрошил сосиски в бобы, залил полпинтой кетчупа, добавил острого соуса, яростно все перемешал и направился к двери с дымящейся кастрюлей в руке.
Совсем как ребенок, опаздывающий на свой первый в жизни урок, Ральф живо сбежал по ступенькам на первый этаж. Из шкафа в прихожей он выудил старый кардиган — тот принадлежал Мак-Говерну, но — какого черта! — и вышел на веранду.
Ауры исчезли, но Ральф не разочаровался; в настоящее время его больше интересовал запах еды. Он не помнил, когда в последний раз испытывал такой голод. Усевшись на верхнюю ступеньку, с выставленными вперед длинными костлявыми ногами, Ральф принялся ужинать. Первый глоток обжег губы и язык.
Но вместо того, чтобы переждать, Ральф принялся есть быстрее, почти не разжевывая.
Уговорив половину бобов, Ральф сделал передышку. Зверь в желудке еще не отправился на покой, но немного утихомирился. Ральф подавил отрыжку, осматривая Гаррис-авеню с чувством такого удовлетворения, какого он не испытывал уже многие годы. В данных обстоятельствах довольствоваться было особенно нечем, однако это ничего не меняло. Когда в последний раз он чувствовал себя вот так же хорошо? Наверное, в то утро, когда он проснулся в сарае, пораженный переплетением лучей — тысячами разнонаправленных нитей, — заливающих светом теплое ароматное место его ночлега.