Бессонный патруль (Сборник)
Шрифт:
В руке держал твердую, как железо, негнущуюся фуражку.
Можно было подумать, что это какой-нибудь бывший военный или ответственный работник. Но он оказался каменщиком.
На чернявого немолодого майора милиции старик смотрел с некоторым недоумением: чего это ему вдруг надо? Но когда майор объяснил, что его интересует одна старая история, один случай, про который, возможно, слышал кто-нибудь из местных жителей, особенно пожилых, каменщик заинтересовался.
– Так вы, значит строитель?
– переспросил майор.
– Точно.
Только, конечно, годы мои миновали... А то кто всю эту строительству производил? Мы производили, наше поколенье.
Яков Семсноанч начал перечислять жилые дома и магазины, школы и предприятия, которые построены при его участии. Перечисляя, он загибал пальцы, но пальцев не хватило.
– А дом Грибанова вы перестраивали?
– А как же! Мы его под школу переделывали в двадцать третьем, кажись, годе... Сам-то хозяин, Фролка Грибанов, еще в гражданскую с кадетами убег, и в его хоромах разные учрежденья бывали. А потом под школу их предназначили. Только это мелкое дело, я про него и забыл.
"Подтвердится моя гипотеза или не подтвердится?
– думал Николай Петрович.
– Но ведь о кладах не только в романах пишут. Нет-нет да и мелькнет в "Известиях"...
А почему бы и здесь не может случиться? Ведь что-то они искали?"
– И в подвале работа была, Яков Семенович?
– Была и в подвале. А что?
– в глазах старого каменщика мелькнуло удивление.
– Так вы тоже про шкатулку слыхали, товарищ майор?
– Слыхал, - схитрил Николай Петрович.
– А я думал, сколько лет прошло, никто и не помнит.
А тогда, говорят, даже в московских газетах про ту шкатулку писали.
– Про ту, что в подвале нашли?
– Про нее. Ее наш напарник обнаружил, Куэьма Фомин, как стали мы перегородку ломать в подвале. Обнаружил он, значит, ее, а в ней клад николаевские золотые деньги и брильянты! Фролка Грибанов, когда бежал с белыми, так про запас и спрятал. Дескать, вернусь-возьму.
– А Фомин этот жив?
– На войне убит. Под Смоленском.
Старик замолчал, взволнованно вертя фуражку в коричневых пальцах.
Майор посмотрел на его руки:
"Поработал на своем веку человек..."
– Вы фуражку-то на окно положите, отец. И не волнуйтесь, - сказал он. Ну, нашли ту шкатулку. А потом?
Старик помолчал. Ему, явно, самому было интересно узнать дальнейшую судьбу клада. Но он не знал.
– На те богатства еще школу построили, - проговорил он неуверенно. Или даже две... Или машин накупили, товаров... Зря, конечно, не истратили те деньги, товарищ майор. Это точно.
– И я так думаю, - согласился Гарин.
– Ну, спасибо вам, отец, извините, что потревожил.
Старый каменщик ушел. Майор довольный, прошелся по кабинету. Потом, вспомнив о чем-то, поднял телефонную трубку:
– Леонид Иванович, вы?
– - Я, Николаи Петрович.
– Не получены еще данные о стороже школы, о Зуеве?
–
– Тогда давайте.
Через минуту Никитин показался в дверях. В руках он держал листок с приклеенной фотографией.
– Вот, Николай Петрович, ваше предположение правильно, в самую точку, как говорится, попали.
– Значит, Грибанов?
– Грибанов. В тридцать пятом году он переменил паспорт. Взял фамилию отчима, Зуева... Родной отец его умер гораздо раньше.
Майор внимательно посмотрел на полученные данные, на фотографию пожилого мужчины:
– Грибанов. Сын купца Грибанова. Когда он уехал с отцом из слободы Александровской ему всего десять лет было. Но о шкатулке знал, помнил...
На столе зазвенел телефон.
– Да?.. Слушаю, слушаю, товарищ полковник! Что - самоубийство? Какое самоубийство? А, понятно!.. Вот так история!.. Хорошо, товарищ полковник, сейчас выезжаем.
Гарин положил трубку и несколько мгновений сидел неподвижно, как бы осмысливая услышанное. Потом поднял глдза на лейтенанта:
– Вот дела, Леонид Иванович!.. Проворонили мы.
– А что?
– Сторож-то этот, Грибанов, полчаса назад найден мертвым, Повесился у себя в школьном дворе, в сарае.
В этом щелястом дощатом сарае хранились дрова и уголь. К лету дров не оставалось, но уголь еще имелся.
Порядочная угольная куча чернела у стены, как раз напротив входа.
Сторож висел на веревке, привязанной к брусу под потолком. Прикинув взглядом высоту, майор убедился, что дотянуться до бруса и привязать веревку можно было только взобравшись на угольную кучу. Ничего другого подходящего - ни ящика, ни табурета - в сарае не было.
Коле Рябову казалось, что дело тут совсем ясное и долго разбираться не придется: "Значит, так... Залез на уголь.
привязал петлю, потом сунул в нес шею и сиганул с кучи".
Но остальные, видимо, думали иначе.
Оспанов опять фотографировал помещение и даже узел, которым была прикреплена к брусу веревка. А когда сторожа вынули из петли, то майор приказал вынести его во двор и положить на траву вблизи сарая. Любопытных во дворе школы набилось немало.
Врач указал майору на следы от веревки, еще ясно видные на шее мертвого:
– Две странгуляционные борозды, Николай Петрович...
Майор кивнул:
– Понятно!
– Одна параллельно к подбородку, прямая, другая - косонаправленная. И следы пальцев... вот эти кровоподтеки... Думаю, что его задушили.
Майор махнул рукой:
– Дело ясное. Взгляните на ботинки покойного.
Чтобы привязать веревку к балке под потолком, самоубийца должен был взобраться на угольную кучу. Но почему же тогда на подошвах его ботинок никаких следов угля?.. Скорей всего, сторожа убили во флигеле, принесли а сарай и инсценировали самоповешеине. Даже не несли, а волокли по земле, указал майор на дорожку от флигеля до сарая.
– Вон следа волоченья... Войдемте!