Бессознательное

Анна Фиори

– Трис, да брось!
– я скривился, хотя знал, что она может пойти. Хоть с ним, хоть с кем-то ещё. Хоть с калекой, хоть со страшным, хоть с психом.
– Закрой рот и сядь в машину.

Обстановка вокруг напоминала натянутый до предела канат. Ещё чуть-чуть и он порвётся, как тонкая ниточка, и что-то случиться. Впервые за все время я посмотрел на этого мудака. Здоровый, в рукопашную одному не свалить...

– Меня зовут Мэган, - выпалила Беатрис. Моя голова резко повернулась к ней, - он даже имени моего не знает. Убери его и я с тобой куда угодно пойду.

Я

резко повернул голову к Беатрис и был готов наорать на неё и заткнуть рот ближайшим предметом, какой только попался бы под руку. Но не успел я и наполнить лёгкие, как в глазах помутнело, а мышцы расслабились. Последнее, что помню, это как шатающиеся шпильки Беатрис прошлись перед моим лицом и какие-то слова бритоголового, смысл которых я до сих пор не могу уловить.

Лукас Грин

Я открыл дверь и тихо, по привычке, вошёл в квартиру. Первое, что попалось мне на глаза это, как и всегда, высокое зеркало во весь рост, завешенное чёрной материей. Десять месяцев прошло, пора бы уже снять это, наверное?

И чего это я, вдруг, решил так поступить? Просто захотелось. Когда я жил в России, там постоянно завешивали чёрным зеркала, в том доме, где кто-то умирал.

Пусть повисят.

Поглядев ещё немного на чистый чёрный холст, я направился в самую дальнюю комнату, в свою мастерскую.

Обычно, когда люди попадают сюда, они шокируются и просят поскорее уйти, якобы им тут неудобно. Для меня же это место - единственное, где я могу быть наедине с собой. Я привык к каждой кисти, к голым стенам, к красному дивану и пыли, лежащей на нем. Люблю каждую картину, ведь на них всех изображена она. Красивая, со светлой, родной улыбкой, нежной кожей, желтоватым вихрем волос и почти чёрными глазами, в которых навечно застыл блеск.

Живая.

Каждый день ко мне приходит муза в её воплощении и я не могу перестать делать это. Я рисую её постоянно. Со дня её смерти и до сегодняшнего, будто зачарованный. Не знаю, зачем, но, возможно, так легче переносить утрату, это успокаивает и не даёт мне сойти с ума. Хотя, наверное, уже поздно думать об этом, когда ты почти не спишь, не помнишь, когда ел что-то существенное в последний раз, выходишь на улицу не чаще, чем раз в месяц, а вместо этого просто рисуешь одно и тоже изо дня в день.

Это так странно.

Рисовать человека мертвым чаще, чем когда он был живым. Я вообще уделял ей мало внимания, теперь мне это ясно, но уже поздно. Если бы только можно было исправить...

Думаю об этом каждый день и каждую ночь. Представляю, как бы обернулась жизнь, останови я её.

На мольберте покоилась начатая картина: прорисованные карандашом контуры лица и летящие русые волосы с нежно-розовыми цветами в них. Сначала я хотел сделать их красными, но, по моему мнению, этот цвет очень вульгарный, хоть и выразительный. Он будет отвлекать внимание.

Я подошёл к мольберту и взял одну из кистей. Тонкую, с жёстким ворсом,

и принялся выводить линии парящих волос.

Один. В тишине. В закрытой квартире. С воспоминаниями о ней и кровоточащим сердцем.

Глава 2

Кристиан МакМюррей

Я очнулся, когда на улице уже было светло.

– Эй, мужик, закрываемся. Поднимай свой зад и проваливай, - надо мной повисла нестриженная голова хозяина бара. Его длинные волосы почти касались кончиками моего лица.
– То, что с тобой потом будет - не мои проблемы.

От яркого света все видилось большим белым пятном, ещё и голова пульсировала, будто меня... Этот хрен явно ударил меня чем-то тяжелым.

Беатрис!

– Мужик?
– в голосе управляющего послышались настороженные нотки.
– Ты чё? Скорую вызвать, не?

– Нет...
– прохрипел я и сразу же закашлялся. Словно пыли наглотался.
– Де... Дев...
– кашель не прекращался, становился только сильнее. При каждом вдохе голова словно раздувалась.

– Э, тока не тут, э!
– мужчина присел рядом со мной и помог подняться.
– Я после прошлого раза еле свой бар отбил! Э!

– Я... Заплачу... Девушка, - я схватился за его руку и попытался взглянуть в глаза, но свет солнца все еще казался слишком ярким и болезненным.
– Девушка в красном. Видел её или нет?
– машины не было на месте, ключей тоже. И куртки. И бумажника.

– Э, ты че, бредишь? Давай скорую?
– он достал телефон из кармана и стал поспешно набирать нужный номер.
– Блин, ты ещё и в крови весь, этож ваще!
– переходя на писк сказал он, паникуя.

– Да отвали ты со своей скорой!
– рявкнул я и выбил телефон из его рук.
– Девушка в красном. Ночью была со мной в баре. Куда она ушла?

– Э, вот это ваще уже...
– недовольно нахмурился хозяин заведения, поднимая с асфальта свою трубку. Тем не менее, его интонация не была обиженной, словно с ним такое не впервые происходит. Конечно. Такое заведение явно пестрит всякого рода... Нарушениями? Хрен с ним.

Я, пока тот возился со своим средством связи, провёл рукой по лицу в поиске той самой крови, про которую он говорил. Она нашлась у носа и у ушей. Текла прямо изнутри нескончаемым потоком. Это плохо. Чёрт, это очень плохо.

– Да видел, видел, - пробурчал бородатый, задержав палец на кнопке включения.
– Торчала с какими-то мужиками, потом пропала.

– Давно?
– я поднялся и отряхнул руки. Рядом валялся кусок металлической трубы, при виде которого моя голова подала странный сигнал, похожий на вспышку радиации. Я пошатнулся.

– Да не то чтоб прям давно... За пол часа до закрытия примерно... А че?

Значит, укатила на моей машине с моими деньгами?

Твою мать, как голова болит.

– Мужик... Мужик надо в больницу. Вдруг сотрясение?