Бесстыжая
Шрифт:
Большую часть времени они проводили обнаженными. Это значительно облегчало им жизнь, потому что не нужно было снимать одежду всякий раз, когда им хотелось заняться любовью, что они делали постоянно и с неутихающей страстью. Джесси никогда не считала себя чувственной женщиной, однако сейчас она совокуплялась с Люком такими способами, которые заставляли ее краснеть. Она призналась ему, что он был ее единственным мужчиной, хотя никто из них никогда не вспоминал о том, как они были вместе в прошлом. Прошлое было запретной зоной до тех пор, пока страсть удерживала их в настоящем.
Люк никогда не изучал
Он властно любил ее в ванной, заставив ее опереться на края раковины и раздвинув руками ягодицы. С яростной страстностью он занимался с ней сексом перед камином в гостиной, а потом нежно ласкал на роскошной кровати в хозяйской спальне, стараясь не причинить ей боль и защитить ее от любой опасности, чего бы ему это ни стоило. Он был заворожен бледным огнем ее красоты, повержен ее бурным темпераментом. Он любил ее так часто и такими разнообразными способами, что в конце концов колодец опустел. И, когда в нем не осталось ничего, кроме потребности быть ближе к ней, он затих.
Джесси чувствовала, что им нужно поговорить, но боялась вступать в темный лес их прошлого. В этих зарослях было расставлено слишком много капканов, тайных ловушек и безмолвных, поджидающих своих жертв, призраков. Ей хотелось многое узнать, о многом спросить, но, если она сделает это и если он ответит ей, разве не будет она обязана отвечать на его вопросы?
Теперь они сидели перед потрескивающим камином в парадной гостиной, потягивая «Курвуазье». Занавески скрывали их от прохладной туманной ночи, и Джесси поняла, что настало время посмотреть призракам в лицо. В противном случае пропасть между ними скоро станет слишком широкой, чтобы ее можно было преодолеть.
Особенно ей хотелось расспросить Люка про его отношения с ее сестрой. Насколько она знала, Шелби с ним жила.
– Шелби сказала мне, что она жила здесь, – сказала она как можно более обыденным тоном. – Как ты думаешь, она вернется?
Люк держал свой бокал обеими руками, завороженный отражением огня в золотом бренди.
– Все возможно, – ответил он. – Тут ее вещи.
– А ты хочешь, чтобы она вернулась? Люк без колебаний покачал головой.
– Между мной и Шелби ничего не было, что бы она тебе ни говорила. Ей нужно было где-то пожить, а сделка, которую она мне предложила, заинтересовала меня.
– И все это было ради дела?
Он пожал плечами. – Не знаю… Может быть, мне нужно было доказать самому себе, что я могу справиться с ней, что ее чары больше на меня не действуют.
Джесси вздохнула с облегчением. Она приготовила себя к худшему. Но ей было приятно – нет, радостно! – что Люк больше не считал себя поддающимся влиянию ее сестры. Кроме того, она была уверена, что Шелби не явится в этот дом, пока тут находится Джесси. Ее сестра была слишком горда, чтобы выдержать дополнительное унижение.
Люк потянулся, глядя в огонь. Джесси
– Джед Доусон был, должно быть, настоящим дьяволом, если он сделал это.
Люк резко выпрямился, глядя на свои ноги, которые он скрестил по-индейски.
– Мы оба знаем, кто был настоящий дьявол, Джесси. Это был Саймон. Почему ты сделала это? Почему ты вышла за него замуж?
У Джесси болезненно сжалось горло. Как она могла объяснить ему? Если она вытащит одну карту, выдаст одну тайну, не развалится ли весь дом?
– На то были свои причины. Я бы очень хотела рассказать тебе об этом, но не могу. Это не только моя тайна, Люк. Может быть, однажды я не буду связана определенными обязательствами, и ты обо всем узнаешь.
– Однажды? – Люк тяжело вздохнул. – Смешно, но этот особенный день все никак не наступит.
– Твой отец стал совсем другим, когда я вышла за него, – сказала Джесси повысив голос. – Он был напуган, болен. Считал, что люди хотят причинить ему боль, и доверял только мне. Если бы ты видел его, Люк. Это было даже трогательно. Химиотерапия повредила его рассудок. Он боялся своей собственной тени и был законченным параноиком. А ведь ты должен помнить, как он презирал больных и слабых. Было ужасно смотреть, как его убивает то самое, что он так ненавидел.
– Ужасно? Или поэтично? – Люк не смотрел на нее, но Джесси, по крайней мере, знала, что он слушает.
– Да, пожалуй, поэтично, – призналась она. – И это тоже. Помнишь тот день в овраге, когда ты рассказал мне о том, что должен был сам выбирать свое наказание? Оказывается, отец Саймона поступал с ним примерно так же. Умирая, он открыл мне несколько своих тайн, в том числе и эту.
– Как трогательно с его стороны хранить традиции, – отрезал Люк. – И какая это ирония судьбы, что у него в итоге оказался такой сын, как я. Наверное, он считал меня своего рода Божьим наказанием.
– Или воплощением его собственных слабостей и дефектов. Возможно, он именно поэтому был таким жестоким. В тебе сконцентрировалось все, чего он боялся в себе. Дело было не в тебе как в таковом. Люк, а в нем. Твои недостатки были только физическими, недостатки Саймона – духовными, и это его и погубило.
Люк обернулся и посмотрел на нее горящими глазами.
– Чего ты пытаешься добиться, Джесси? Довести меня до слез? Неужели я должен раскаяться и признать, что мой отец был жертвой? Что с ним самим плохо обращались, и поэтому он издевался надо мной? Даже если с него живьем сдирали кожу – мне плевать. Это не оправдывает его!!!
Джесси поняла, что вела себя, как адвокат Саймона, чего ей на самом деле совершенно не хотелось. Ей ни к чему было находиться по разные стороны баррикад с Люком.
– Саймон умер, – сказала она ему, надеясь, что он будет не только слушать, но и слышать то, что она говорит. – Отпусти его, Люк. Он жив только благодаря твоей ненависти, неужели ты этого не понимаешь? Он больше не способен причинить тебе боль. Это можешь сделать только ты.
Джесси не могла заставить себя сказать остальное. «Ты должен простить его. И простить себя за то, что не был таким сыном, какого он хотел».