Бестиарий спального района
Шрифт:
Силен джинн, рассеянно подумал Андрейка. Все вокруг плыло, сознание так и норовило отключиться.
– Поспи, малыш, – сказал Радомир. – Устраивайся-ка поудобнее. Вот, спиной к дереву привались. Котомку боишься из виду потерять – на колени ее положи. Вот так, хорошо. Теперь отдыхай, до темноты еще далеко.
10
Беспокойный день заканчивался. Но предстояла ночь, а за ней новый день – и кто знает, какими они окажутся?
Луна только-только двинулась на убыль, потому силы еще не утратила
Сделалось темно.
Виновод ткнул в клавишу мобильного телефона. Экран осветился. 23:00, увидел Виновод. Пора. Наверное, пора. Подсвечивая себе телефоном, он прошел по дорожке, свернул с нее, осторожно направился по тропинке в глубь леса – туда, где уже пару часов, как ухало, а то и подвывало.
Да, собственно, места знакомые, нашел бы ту поляну и без звуковых маяков. Ну, вот и она. Что ж, гипнопомпия соавтора опять сработала: поляна была укрыта черным облаком, раза в два, прикинул Виновод, чернее окружающей тьмы. Или в три.
Изнутри доносился слабый шум – похоже на гул голосов в фойе какого-нибудь театра перед началом спектакля, усмехнулся Виновод.
А снаружи топталась высокая тощая фигура. Светлое на черном фоне.
Приблизившись, Виновод не то спросил, не то констатировал:
– Гипнопомп.
– Я, – отозвалась фигура. – Здравия желаю, Виновод.
«Ишь какой, – подумал Виновод, пожимая руку соавтора. – Длинный ведь – ну, нормальный, с меня ростом, – а кажется маленьким. И очки… сколько у него, минус десять? У меня-то поменьше… хотя я постарше… а, чушь какая…»
– Как добрался-то? – участливо спросил он.
– Нормально, – ответил Гипнопомп. – Можно сказать, на ощупь. Пиво будешь?
Он встряхнул сумку, похожую на мини-портфель. В сумке звякнуло.
– Таки развязался? – хмыкнул Виновод. – Нет, спасибо, я крепкого.
Он достал из заднего кармана джинсов плоскую фляжку, предложил соавтору, тот показал жестом – нет, вытащил бутылку, содрал крышку.
– Ну, за что?
– За знакомство, конечно, – хохотнул Виновод. – Только по чуть-чуть!
– Добро…
Соавторы чокнулись, сделали по глотку.
– Перекурим, – предложил Гипнопомп, – да и пойдем?
Он мотнул головой в сторону черного облака.
– Давай, – согласился Виновод. – Только там, – он повторил жест соавтора, – мы тихонько, ага?
– Естественно, – подтвердил Гипнопомп. – Стоим в сторонке, сечем поляну…
Партнеры выкурили по сигарете и шагнули в черное облако.
Внутри поляна была (или казалась) гораздо просторнее, чем казалась (или была) снаружи. И ее заливал свет, но не яркий, не ослепительный, а приглушенный, мягкий, однако позволявший разглядеть все. Впрочем, время чего-то ослепительного уже подходило…
– Ух, – выдохнул Гипнопомп.
Виновод промолчал. Соавторы нашли свободное место на краю поляны и принялись оглядываться.
Рядом с ними неподвижно
– Как эти… – вполголоса проговорил Гипнопомп, скособочивая рот. – Ну как их? Статуи на носу корабля?
– Не помню, – прошептал Виновод. – Не мешай.
Чуть поодаль примостилась на бревнышке источавшая свежесть чета Зорченковых – все трое. Злата спала, положив голову на колени Зои.
Над Зорченковыми нависала строгая женщина средних лет. Виновод прислушался: она втолковывала приемным родителям, что ребенку в такой поздний час необходимо спать, потому что режим… Захар молча улыбался, Зоя, тоже с улыбкой, отвечала: дескать, ребенок как раз спит, все в порядке, Ангелина Яковлевна, чщщщ.
Виновод толкнул Гипнопомпа локтем, кивнул на строгую и спросил шепотом:
– Она?
– Даже не сомневайся, – едва слышно заверил его соавтор, потирая бок. – Она самая, только сейчас у нее рука обычная, без вил.
Коровья Смерть погрозила зюзям пальцем, потом повертела головой, нашла новую жертву и направилась к ней: высокий, нескладный боканон Матвей обреченно ссутулился и стал покорно выслушивать от Ангелины длинную речь. Слышно не было, но Гипнопомп не сомневался, что это выговор. В конце концов, Коровья Смерть еще не так давно работала с боканоном в одной школе и знала о нем много, если не все.
Несколько молодых лешаков топтались в центре поляны, похохатывая и пуская по кругу самокрутку с какой-то – это было очевидно – дрянью. Старый леший Викентий, смотрящий леса, густо заросший похожей на мох бородой, поглядывал на свою молодежь с неодобрением, но пока не вмешивался.
Потный и расхлюстанный сержант Шишенко, в мятой форме летнего образца и с фуражкой в руке, вился вокруг лешаков и поглядывал, то ли прикидывая, как прекратить безобразие, то ли надеясь присоединиться.
На противоположном краю поляны, обнявшись, чтобы не упасть (а может, не только затем), устроились на нешироком пеньке ебосаны – Тосихиро и новообращенная Мария.
Гораздо более широкий пень единолично занимала древняя старуха с замысловатой бородавкой на подбородке и бельмом на глазу. Перед ней распинался о чем-то явно похабном толстячок боровичок, тряся остроконечной шляпой и аж подпрыгивая. Время от времени Лиха отгоняла его скрипучим возгласом «Вот я тебе!», Колька отскакивал, но тут же возвращался и начинал все сызнова.
Стояли, напряженно поглядывая друг на друга, лощеный, одетый будто на прием в Кремле… ну, не ниже, чем в мэрии, Ырка и ужасный, как в кошмарном сне, абасы Иван. Ираклий Витальевич вертел в руке темные очки, Иван сопел и порой выдвигал клыки, тогда Ырка натянуто усмехался и демонстрировал свои.
Плотно сдвинув коленки и положив на них руки, идеально прямо держа спину, сидела на самом маленьком пеньке напоминающая сухую веточку кикимора Кира. Вокруг нее шныряли какие-то мелкие домовые, но Кира смотрела прямо перед собой и, казалось, даже не моргала.