Бестиарий
Шрифт:
Навстречу приближающемуся мотоциклу от одной из машин направился вразвалочку рослый парень, телосложением не уступающий Петеру. Свои.
Петер предусмотрительно снял шлем.
— Привет, Сала! На рыбалку приехали?
— Гончий? Ты откуда тут?
Отчитываться перед кем попало Петер не собирался, поэтому тоже ответил вопросом на вопрос:
— Пронар не уехал ещё?
Сала сощурился, что-то соображая, потом достал рацию и пробурчал в неё коротко и неразборчиво. Ответили ему так же невнятно, но этого хватило — Сала махнул рукой в сторону судна:
— На берег не выезжай,
С борта на причал были спущены грубые не оструганные сходни. Поднимаясь на палубу, Петер посмотрел на воду в щель между причалом и бортом. С того момента, как он вошёл в казино на атлантическом побережье в Довиле, не прошло и двенадцати часов.
На судне кипела работа. Большая часть палубы была заставлена ящиками и тюками. Обилие красных крестов не оставляло сомнений: перевозится гуманитарная помощь. Куда — такого вопроса Петеру в голову не пришло: в благополучной Европе лишь одно место постоянно нуждалось в поддержке — родной Козмет.
Люди Уштара вскрывали ящик за ящиком. Каждая ёмкость была заполнена не доверху, и на свободное место размещались плоские коробки зелёного армейского цвета. Тут же ящик закрывался вновь и пломбировался. Работа явно шла к концу — зелёных коробов на палубе оставалось не больше дюжины. Среди занятых переупаковкой бойцов Петер узнал гонцов Хара-диная, с визита которых в январе начался его долгий поход за Свиньёй.
— Возитесь, как прелые мухи! Живей! — голос пронара перекрывал и треск вскрываемых крышек, и стук молотков, и гул корабельной машины.
Джак Уштар как на троне восседал посреди палубы на раскладном металлическом кресле. Невидимый шнур, подаренный Петеру Псом, расплёлся на зыбкие нити и истаял.
— Джак! — Петер шагнул к пронару, но близко подходить не стал. — Я вернулся.
Уштар удивлённо оглянулся. Ничего докторишка ему не передал, взъярился Петер.
Даже в повадках пронара сквозило что-то царственное. Поговаривали, что он — внебрачный сын самого Ахмета Зогу, последнего албанского короля. Сорокапятилетний, матёрый, уверенный в себе Джак Уштар держал в Райнланде несколько компаний, легальная и криминальная деятельность которых были сбалансированы так тщательно, что полиция проявляла к нему скорее формальный, чем реальный интерес, — не больше, чем к любому другому иммигранту с Балкан. Он никогда не отказывал в помощи ни албанцам ни косоварам, но отбирал к себе в команду лишь самых толковых, остальным просто помогал приткнуться там-сям, чтобы хватило на кусок хлеба. Попасть «под крыло Уштара» среди иммигрантов считалось за счастье, потому что каждый приглашённый под это крыло ощущал, что вся мощь, сосредоточенная в руках пронара, при необходимости может быть направлена на защиту интересов даже самого никчёмного и рядового члена команды.
Джак поднялся из кресла и жестом пригласил Петера подойти. С любопытством рассмотрел его глаза. Вопросительно поднял подбородок: ну, мол?
Петер похлопал ладонью по рюкзаку.
— Ты молодец, Гончий, — пронар потрепал его по плечу. — А кузен твой где?
Будто знал, будто насквозь читал.
— Лека умер, — коротко ответил Петер.
— Досадно, — сказал Джак.
Оглянулся на заканчивающих работу
— Поедем, пожалуй?
Петер пожал плечами, кивнул: как пронару будет удобнее.
— Оставь ключи Сале, сядешь ко мне.
До Цвайбрюккена ехали в молчании. Водитель Уштара, немой ветеран Иностранного легиона Джафер, похожий на каменное изваяние, ни разу не повернул к ним головы. Всю дорогу Петер крепко держал рюкзак, словно кто-то мог его отнять. Когда он начинал дремать, ему мерещилось, что в глубине рюкзака Пёс прокапывает себе ход к Свинье и перегрызает ей горло.
Бюро — небольшое современное офисное здание — располагалось чуть в стороне от города, на склоне лесистой горы, блестящей скальными проплешинами. Рядом разместилась автобаза для четырёх десятков «аллес-гутовских» грузовиков и пикапов, небольшая гостиничка «Приют странника», албанский придорожный ресторан «Дядя Рахим». Скромный малый бизнес добросовестного налогоплательщика.
Джак провёл Петера в свой кабинет на втором этаже, окнами на живописную долину реки Шварцбах. Пасмурный рассвет преобразился в солнечное утро. Плотные алебастровые облака выстроились в ровные колонны, словно для атаки на Франкфурт.
Петер, щурясь от яркого света, извлёк из рюкзака кассету «Титаник» и подарочную упаковку со Свиньёй. Затем рядом поставил Пса и свой пузырёк с пилюлями.
Вопреки его ожиданиям, Джак не стал заглядывать в коробочку с трофеем. Он открыл сейф и достал оттуда ещё одну, точно такую же упаковку.
— Как умер Лека? — спросил Джак.
Петер убрал Пса в мешочек, стянул завязки, положил мешочек в коробку.
— От пули, — ответил он. — Лека нарушил Процедуру.
— Досадно, — повторил Джак.
— Передаю тебе Пса и Свинью, — произнёс Петер последнее, что требовалось.
Джак аккуратно придвинул к себе обе коробки с фигурками, пузырёк и кассету, всё аккуратно переложил в сейф. Дверца захлопнулась с громким щелчком.
— Тебе надо отдохнуть, Гончий, — сказал пронар. — Пёс здорово тебя потрепал.
Налил Петеру стакан воды из графина, придвинул пластиковую коробку с двумя капсулами, белой и голубой.
— В «Приюте» есть свободные номера. Располагайся.
Белая и голубая. Как всегда при расставании с Псом. Пятый раз. Пилюли не хотели проваливаться в горло, но Петер заглатывал воду, пока поток не унёс их в пищевод. Сонное расслабление накатывало волнами. Свободен! От задачи, от работы, от злобного Пса! Расположиться прямо здесь, а не плестись в город до пустой и неуютной съёмной квартиры — отличная мысль.
— Спасибо, Джак!
Уже вытягивая ноги под прохладным свежим бельём гостиничной постели, Петер вдруг подумал: всё, что делал пронар — как он спрашивал про Леку, как убирал фигурки, — тоже очень похоже на некую процедуру. Как будто из четырёх углов целятся ничего не упускающие камеры, каждое слово и каждое движение будут зафиксированы, рассмотрены и оценены.
Петер последним усилием выключил мобильный телефон и прыгнул навстречу накрывающему его сну. Когда Пёс, прорвав и проломав подарочные упаковки, всё-таки пробрался к Свинье в тёмной пещере сейфа, она обернулась вепрем — и одним стремительным движением вспорола ему брюхо.