Бестолковая любовь и другие прошлогодние события. Дневник Лизы Н.
Шрифт:
Врун, снова подумала я. Врун и краснобай. Но так приятно было слушать все, что он говорит… и так хотелось ему поверить…
Я получила свой посадочный талон и мы направились в сторону раздвижных дверей, за которыми ждали таможенники, паспортный контроль и дьюти фри. Павел скупо поцеловал меня на прощанье, я протянула даме в униформе свой паспорт и та величественно пропустила меня внутрь. Двери за мной медленно сомкнулись, словно отсекая все, что случилось за прошедший месяц.
8 апреля. Суббота. Всю неделю просидела дома. Пыталась навести порядок. Безуспешно. Беру одну вещь, перекладываю ее куда-нибудь, потом долго ищу. Нахожу одно, тут же теряю следующее.
В школе пасхальные каникулы. Думаю, что после праздников вернусь в свою продленку.
Катька постоянно звонит, настаивает на встрече. Хочет услышать в подробностях про мою поездку на родину. А я под разными предлогами отказываюсь с ней встречаться. От нее, конечно, у меня нет секретов. Просто я никого не хочу сейчас видеть.
За неделю ни разу даже не заглянула в дневник. Не хотелось перелистывать прошлое. Ах, если б можно было забыть все, что со мной случилось, забыть Павла и просто начать жизнь сначала!
15 апреля. Суббота. Неделя провалилась в никуда. Хотя, вроде, я все время что-то делаю. И что запомнилось за неделю? Да ничего. Ни-че-го. А, я снова вернулась на обе работы. Инструкторов для людей с особыми потребностями и воспитателей в школе всегда не хватает. Никто из начальства мне и слова упрека не сказал по поводу длительного отсутствия. Наоборот, все спрашивали, как я? Как себя чувствую? Как справляюсь? Как можно мне помочь? Я слабо улыбалась и благодарила. Брата не вернуть, а мне пора привыкать к мысли, что близких кровных родственников у меня больше нет.
Теперь я просто езжу на работу. Езжу на другую. А остальное время сижу дома и ничего не делаю. Постоянно хочется плакать.
Павел пишет мне письма. Его звонки на вотсап я игнорирую. А тексты читаю. Даже отвечаю иногда. И он продолжает осыпать меня комплиментами:
– Как ты, моя несравненная женщина-Весна? Как бы я хотел стать для тебя опорой и защитой, принести покой в твою душу и радость в твое сердечко! Если бы ты, моя единственная, знала, насколько мне плохо без тебя, без твоих лучистых глаз, без твоей обворожительной улыбки. Ты мой ангел, моя спасительница, смысл моей жизни. Я думал, что самое тяжелое – потерять близкого друга. А ведь дороже твоего брата у меня, правда, никого не было. Но теперь я понимаю, что тяжелее всего – обрести тебя и не удержать. Как же мне теперь жить без тебя? Милая моя, пожалуйста, пиши мне. Отвечай, хотя бы иногда. Меня несказанно радуют даже самые малюсенькие весточки от тебя.
Читаю его письма и рыдаю. Вот, думаю, Паша, женатая ж ты сволочь! Зачем, зачем ты меня мучаешь? А внутри какой-то голосочек нашептывает: "Сама хороша! Видела ведь, что он при жене, так чего не остановилась? Любви захотела? Серенад при луне?" Так вот тебе серенады! Вот тебе прекрасная любовь! Получите и распишитесь в получении желаемого!
18 апреля. Вторник. Надо перестать все время думать о Пашке и сосредоточится на окружающем мире. Возьму себе за правило каждый день записывать, где была и что видела. Вспомнился детский стишок: “Где ты была сегодня, киска? У королевы у английской. Что ты видала при Дворе? Видала мышку на ковре”. Вот и я так же: не вижу вокруг ни красоты, ни великолепия. Замечаю только то, что способна воспринимать: печаль и горе. Сегодня видела на дороге комок перьев и торчащие из него розовые палочки лапок. Судя по цвету перьев и величине тушки, это ещё недавно было голубем. Расплакалась. Было жалко голубя, было жалко себя, всех было жалко. Но интересно, а как этот символ мира умудрился попасть под машину? Конечно, голуби в городе – птицы пешеходные: упитанные, ленивые, ходят везде, никуда не торопятся. Но ведь крылья-то у них есть, чтобы улететь от автомобиля! Почему же они крыльями-то не пользуются?
19 апреля. Среда. Похоже, ситуация с голубями проясняется.
Представила себя такой вот влюбленной птичкой. Никакого инстинкта самосохранения. Только всепоглощающее чувство волшебности жизни. И ты самозабвенно крутишься в радостном танце. А тут тебе – бац! И все закончилось. Ни любви, ни жизни.
21 апреля. Пятница. Ощущение, что хожу по замкнутому кругу: дом-работа-дом-работа. И ничего больше не происходит.
23 апреля. Воскресенье. Теперь у меня единственная радость – читать и перечитывать Пашины письма. Живу от письма до письма. Не всегда отвечаю, но его это не останавливает.
– Здравствуй, моя самая красивая на свете, самая волшебная женщина! Знай, что есть один человек, которому ты необходима, как воздух, как чистая вода. До того как я тебя встретил, я даже не замечал, что в жизни есть место красоте и человеческой доброте. Думаю о тебе постоянно, вспоминаю твою улыбку, озарившую мою душу чудесным светом. Мы с тобой теперь связаны невидимой нитью. И расстояние не имеет значения, потому что быть вместе – это наша судьба! Ты – моя будущая законная половинка (ты и сейчас моя половинка, а после моего развода и штампика мы будем принадлежать друг другу безраздельно). Береги себя и помни, что ты для меня самый близкий человек. И если б ты почаще мне отвечала – я был бы несказанно рад, мое солнечное счастье!
26 апреля. Среда. Я вдруг осознала, что за всю мою жизнь никто мною столько не восхищался и не говорил таких красивых слов как Павел. Родственники воспринимали все, что бы я ни делала, как само собой разумеющееся, как должное. Или, как ничего особенного – так, просто глупости, недостойные похвалы.
Помню, как приходила домой из школы, разогревала на газовой плите суп, заранее приготовленный мамой, делала уроки и бежала в музыкалку. Там получала свой обычный нагоняй от преподавателя за недоученные гаммы и пьесы (он называл мое исполнение “ковырянием в клавишах”) и потом со всех ног бежала забирать братца из детского садика. Надо было успеть прийти не самой последней, иначе Лешка начинал плакать, а воспитательница, сморщив лицо в недовольной гримасе, говорила, что некоторым нет никакого дела ни до кого, лишь бы шляться без толку по улицам. А я, наивная, каждый раз согласно кивала головой и гадала, про кого это она? И даже завидовала этим беспечным некоторым. Мне тогда было всего 8 лет, а Лешке 5.
Иногда я жгуче ненавидела своего брата. Для родителей он был просто свет в окне и чудо-ребенок. Ах, Лешенька уже сам читает, а ещё даже в школу не ходит. Ах, Лешенька великолепно рисует, ах, то, ах, сё. А как же я? Смотрите, я же лучше рисую! Я же самая быстрая в классе по чтению! (Наша учительница начальных классов Нина Ивановна обожала устраивать такие проверки на скорость чтения: давала незнакомый текст и по секундомеру засекала, сколько слов в минуту ребенок успеет прочитать вслух. Мы между собой называли ее Нина-Ванна, ведь она, действительно, была массивна и неповоротлива, как чугунная ванна).
А родители мне советовали не сравнивать себя с братом. Ведь Лешенька ещё маленький, подрастет и всех перегонит. И я молча уходила играть со своими куклами, лица которых были изрисованы все тем же Лешенькой.
– Лиза, ну что ты дуешься, – уговаривала мама. – Смотри, какие черные бровки, какие красные щёчки теперь у твоих кукол!
Да уж. А тела тех кукол были покрыты каляками-маляками, похожими на беспорядочно проступившие на коже вены и капилляры или спутанные сине-черно-красные нитки. Я пыталась их как-то оттереть, но чернила шариковых ручек, которыми мой братик творил кукольный боди-арт, намертво впитывались в резиновые и целлулоидные тельца…