Бестолковая святая
Шрифт:
— О чем речь? Не понимаю, инспектор.
— Мадемуазель Крике никогда вам ничего не рассказывала о господине Фавруле?
— Нет. Она говорила со мной о святой Терезе из Лизье, о Франциске Ассизском, о Фоме Аквинском, и довольно часто, но о Жераре Фавруле — никогда.
— Они состояли в любовной связи.
Пфффф.Я опрокинула стаканчик тепловатого кофе себе на колени.
— Вас обманули, инспектор. Жермена Крике — девица.
— Я бы не был столь категоричен.
То, что сообщил мне инспектор Торань, казалось в высшей степени невероятным.
— Насколько позволял их измученный болезнью организм, — добавил инспектор.
Меня передернуло при мысли о том, что именно скрывалось за этим пикантным уточнением. Однако в случае с Фаврулем имела место настоящая интимная связь, она началась во время первой госпитализации отца пятерых детей. Факт засвидетельствовала Розелин Фавруль, супруга Жерара, — она застала любовников в рентгеновском кабинете и решила закрыть глаза на минутную слабость супруга, дабы спокойно, в торжественной обстановке отпраздновать сорокалетие их брачного союза. С тех пор Жермена якобы стала преследовать пожилого мужчину своими домогательствами. Было ли это любовью? Или желанием поживиться? Утверждать я бы не взялась. ДрузьяЖермены никогда не завещали ей крупных сумм, но ведь маленькие ручейки питают большие реки, и теперь она располагает неплохим капитальцем.
— Около трехсот тысяч евро, которые подозреваемая сумела очень выгодно разместить. Приличная добавка к средствам, скопленным этой бывшей содержательницей…
— Бывшей… что вы сказали?
— Жермена Крике держала заведение известного толка. На площади Пигаль. Вы и об этом ничего не знали, мадам Орман-Перрен?
Все, это уже перебор. Я простонала, что хочу уйти, и любезный инспектор проводил меня по лабиринтам комиссариата.
— Скажите, инспектор, что ей грозит?
— Двадцать лет, на круг. Но пока об этом рано говорить. Пока у нас нет улик, только очень серьезные подозрения.
— Я могу с ней поговорить?
— Нет. Она задержана, и с ней имеют право общаться только врач и адвокат.
Я представляла, как Жермена Крике, сидя в стальной клетке, печально перебирает четки, подаренные ей папой Павлом VI, и читает нараспев Библию. Мне вспомнилось самое любимое ее место (хотя в нынешней ситуации оно звучало странновато): «Не судите, да не судимы будете».
Вернувшись домой, я чувствовала себя существом двадцатидвухсантиметрового роста и двухметрового объема. Я осела, сдавилась, сплющилась под тяжестью всех свалившихся на меня катастроф, энергии во мне было не больше, чем в пустой банке из-под корма для пожилых собак, которую только что спрессовала мусороуборочная машина.
В прихожей меня ждала записка от Адели: «Мама, мы у
Когда я закрывала за собой дверь, мой рост уменьшился еще на пять сантиметров.
— Я хорошо промыл псу желудок, но обещать ничего не могу. Честно говоря, если он выкарабкается, это будет чудо. — Ветеринар покачал головой: — В жизни не видел ничего подобного. Кома от алкогольного отравления — у таксы! Говорите, что нашли рядом с ним шприц и пустую бутылку из-под водки? Двадцать лет ветеринаром работаю, всякого насмотрелся, но чтобы такое…
Адель принялась подвывать псалом, в котором шла речь о Божьей каре и гневе Господнем. Поль прорычал, что убьет гаденыша собственными руками, прямо здесь и прямо сейчас; Адольфо побагровел и вжался лицом в мое пальто. Кажется, ему стало стыдно, а возможно, гомеопатия действует. Боже. Малыша необходимо лечить. Отдай я тогда его родителям нужный рецепт, возможно, риталин успел бы пригасить антипрутовские порывы? Глядя на обмякшее тельце нашего домашнего любимца, я забыла и о том, как он писал нам на постель, и о разодранной одежде, и об изнасилованных пуфиках, даже о том, что называла его про себя «вредителем», и разрыдалась.
Оставив несчастную собаку на попечение ветеринара, я вернулась домой. Справа от меня плелись малолетний преступник и истеричная фанатка группы «Вирджин Мэри», а по левую руку — ребенок-психопат. Я думала, что это самый ужасный день в моей жизни.
Как же я ошибалась.
День тридцать восьмой
Владеющий собой превосходит величием властелина мира.
Я совершила ошибку.
Пьер, узнав о последних «подвигах» нашего сына, за целые сутки не произнес ни единого слова, и к полуночи у меня сдали нервы. Первым моим побуждением было найти какой-нибудь тупой предмет и бить мужа по черепу, пока дар речи к нему не вернется, но я тут же спохватилась, что это заманчивое решение — отнюдь не лучшее из всех. Я бодрствовала две ночи подряд и должна была поспать.
Выпив три таблетки снотворного, я скормила ту же дозу Пьеру — он в кои веки даже не сопротивлялся, — и вскоре мы оба погрузились в сон без сновидений.
Супермегаляп.
Если бы мы просто поскандалили среди ночи, как это бывает у супругов во время рядовых кризисов, если бы выкрикивали несправедливые упреки и надуманные обвинения, то не только услышали бы, что происходит в доме, но и — как знать? — сумели бы этому помешать.
В 7 утра мы проснулись от ужасающего грохота. Из кухни доносились громкие вопли Поля и Адели. В принципе, в этом не было ничего особенного: старшенький мог доесть шоколадную пасту сестры, либо Адель поступила так же с медовыми хлопьями брата, либо семейный кодекс хорошего поведения был нарушен как-то иначе, но отношения выяснялись на повышенных тонах. Непривычным был только крик Афликао. Неужели наша няня-суперпофигистка взялась за дело в столь ранний час? Быть того не может. Мы переглянулись и, побив все рекорды синхронности, спрыгнули с кровати.