Бестужев. Служба Государевой Безопасности 4
Шрифт:
– Ну, не хочешь, как хочешь. Так в клинки будет переходить не половина направленной в них силы, а процентов восемьдесят. А там можешь выбирать, сделать удар более мощным при тех же затратах или оставить таким же, но сэкономить.
– Ты же обещал, что можно сэкономить, но сделать сильнее.
– Правильный вопрос! – улыбнулся он. – Для этого надо учесть ещё и постановку ног. У тебя поза, как у сломанного многодетного танцора!
– Зашибись! – вспыхнул я. – Я там ему жизнь спасаю, а он разглядывает, не мешаются ли мне бубенцы! Я валяюсь, вся в колючках!
– Не кипятись, – хмыкнул
Он изобразил нечто похожее на зенкуцу-дачи из каратэ, только направление коленных чашечек немного изменил. Я в прошлой жизни в юности посещал почти три года школу кёкусинкай, с такой позой должен справиться.
– Сделаешь так и удар получится в полтора раза мощнее, а силы потратишь почти в два раза меньше.
– Ладно, допустим, – примирительно кивнул я. Помню рассказ брата, как угол среза выхлопной трубы кроссового мотоцикла может повлиять на результативную мощность двигателя. – А что насчёт скорости нанесения удара?
– А тут ещё проще, – он поставил трости в корзину и снова уселся в кресло. – Ты же не молитву читаешь, а рэпчик какой-то. Я бы заржал, просто тогда не до смеха было, реально боялся, что нам с тобой фраппучино больше не пить. Кстати о кофе, коньяк будешь? Мне тут один французский богатей подкатил старинную бутылочку из собственной коллекции.
– Оригинальный соскок с фраппучино, – хохотнул я. – Ну давай, раз сегодня мы никуда не торопимся.
Отец достал из скрытого бара мутную тёмно-зелёную бутыль и два снифтера, в каждый из них налил немного благородного напитка и один протянул мне. Может быть я всё-таки не аристократ ни хрена? Вот не ценитель я выдержанных полсотни лет в дубовых бочках коньяков, хоть ты меня режь! Более молодые экземпляры гораздо приятнее для меня, лет пять или семь, а эта элита еле в глотку заходит, хоть солёным огурчиком закусывай. Не без труда усвоил ещё один бокальчик за мирной беседой и меня неудержимо потянуло на боковую.
– А почему мы в Москву не на самолёте? – спросил я у отца. В сопровождении нескольких охранников мы катили в столицу на фамильном лимузине. Андрей ехал следом на новёхоньком “Юпитере”, я ему даже немного завидовал, первым сел за руль моей новой машины.
– Скорее привычка, – ответил он, глядя вдаль на жёлтые поля. – Когда был паладином, меня к самолёту не подпускали на пушечный выстрел, приборы начинали сходить с ума. Потом стал обычным магом, а привычка осталась.
– Хочешь сказать, что мне тоже путь в аэропорт заказан?
– Думал, что ты знаешь, поэтому и приехал на “Юпитере”. Зато машинку обновили, тоже хорошо.
– И не поспоришь. А про самолёты печально, на машине в Сибирь долго добираться.
– Ну, как говорится, судьба такой, ничего не поделать.
– Придётся смириться. Ты вот скажи мне, как на духу, сколько весит этот грёбаный доспех?
– Какая тебе разница? Справишься.
– И всё же?
– Точно не скажу, скорее всего полтонны, как ты и предполагал, но для тебя это не проблема, выдюжишь.
– Охренеть не встать! Я как в этой груде металлолома драться буду?
– Зря себя накручиваешь, – хмыкнул отец. – Сядет на тебя, как родной. Ты же с шашками тяжеленными нормально
– Вроде неплохо, – согласился я.
– Ну вот и с ним справишься. Пора переходить на следующий уровень, Дим.
– Пап, можно ещё одну просьбу?
– Да, конечно.
– То, что меня зовут Дмитрий Михайлович Строгонов, знает лишь ограниченный круг друзей, а вот как Павла Петровича Бестужева знают многие, в том числе император Иван Седьмой.
– Понял тебя, на людях буду называть Павлом Петровичем. Немного обидно, но когда-то и я был в твоей шкуре.
– Ты тоже сбежал из дома и взял другое имя? – я просто охренел, вот это да! А я нигде подобную информацию раньше не встречал.
– Не совсем так, – отец покачал головой и замолчал.
Меня раздирало изнутри спросить, что же он имел ввиду? Может тут как раз кроется великая тайна, как он стал паладином? Я старательно сверлил его взглядом, ожидая продолжения, но он явно ничего рассказывать на эту тему не собирался. Сначала просто смотрел на пролетающий за окном пейзаж, потом уткнулся в телефон. Вот же чёрт! А куда мне теперь прятать этого любопытного червячка, который проедал мне мозг?
– Так ты встречался с императором? – внезапно спросил отец, когда я уже подумал, что мы теперь будем молчать до самой Москвы. Я аж подпрыгнул от неожиданности.
– Ну да, и не раз.
– Был на официальном приёме? Или видел его в Большом театре?
– И то, и другое, а ещё и третье, четвёртое, – я сделал невозмутимое лицо и уставился в окно. Вот пусть теперь он помучается, гадая насколько я тесно связан с монархом.
– И? – теперь он сидел и прожигал меня взглядом, а я торжествовал. Ну что, получил?
– Да так, ничего особенного, – сказал я, пожав плечами. И, естественно, выдержав перед тем, как продолжить, издевательски длинную паузу. – Спас его жизнь уже три раза.
Глаза Михаила Фёдоровича округлились, как у совёнка. Не дождавшись продолжения повествования, он не выдержал и заговорил первым.
– И когда ты всё успеваешь? Что там такого произошло в Москве, пока все смотрели балет по телевизору?
– Я же говорю, ничего особенного, – я старательно корчил невозмутимую рожу, словно у меня спрашивают, как я покупал продукты на рынке. – Попытка переворота, совершённая недальновидными тёмными, которые не рассчитывали на моё вмешательство. Огребли и отползли, сейчас всё тихо уже.
– Если ты мне сейчас же не расскажешь, я тебя придушу!
По лицу отца было сложно определить, говорит он серьёзно или всё-таки в шутку. Не физиономия, а древний камень. Ведь умеет же! Мне надо тоже поучиться, пока что у меня уровень подмастерья. Пытаясь уловить на его маске хоть какие-то следы эмоций, я для себя сделал вывод, что про убийство он говорил не серьёзно, а вот немного придушить для отрезвления разума вполне может.
Ладно, покажу пример, как правильно надо удовлетворять любопытство, может он тогда тоже перестанет шифроваться? Я примирительно выставил ладони вперёд, рассмеялся и начал вещать. Отец то расширял глаза, то качал головой, а иногда даже закрывал лицо рукой. Наконец я закончил и испытывающе смотрел на него, в ожидании ответа на ранее поставленный вопрос.