Бесы пустыни

Аль-Куни Ибрагим

— Огонь развести?

Словно не слыша вопроса, он продолжал свое, но уже другим тоном:

— Добро пожаловать! Успеха да радости!

Она приказала невольнице разжечь огонь, а сама зашла за полог и вышла из шатра, завернувшись с головой в толстое покрывало. Уселась напротив и сказала с улыбкой:

— Во тьме радость чествовать не годиться!

Затем подождала, пока невольница-негритянка не пошла искать топливо, и закончила уже совсем как гадалка:

— А то зло навлечешь.

Он молчал, прислушиваясь к завыванию старого врага в гонке по вольной пустыне, и лишь слабо улыбнулся. Пытаясь прогнать нахлынувшие некстати воспоминания, завел разговор на другую тему:

— Я сказал ему, мол, благо — что истина. Дух вольный мчится, гуляет по степи, где захочет, а поймает его рука человеческая да засадит во

флакон — он тут же злым демоном обернется! Вот в этом-то и есть тайна преображения, что с шейхом братства приключилось.

Она слегка поправила покрывало на голове — лицо ее ровно ничего не выражало.

— Толкованиями тешился, так что придумал, будто я прорицатель какой, — закончил он.

Она откинула голову назад и расхохоталась:

— Не знает он правды твоих отношений с ними.

В углу взметнулись языки пламени и пошел дым. Силуэты обоих четко обозначились в полумраке, она увидела складки щек под пепельным покрывалом. В ответ он потуже затянул ткань вокруг лица и заметил хладнокровно:

— Я ведь не скрываю от тебя, он меня предупредил.

Она бросила на него вопросительный взгляд.

— Он сказал, что в душе раба божия несовместимы они: Аллах и металл драгоценный! — произнес он и окинул ее беглым оценивающим взглядом — девушка воспользовалась покрывалом, отвела глаза. Чернокожая невольница вблизи каменной стены принялась готовить чай. Он продолжил:

— Караван с севера не задержится, придет скоро. Я хочу, чтобы подтолкнула ты кузнецов-хаддадов^[58] — пусть приготовят, что можно, чтоб нам не ударить в грязь лицом. В торговых делах первое впечатление как волшебство действует.

— На виду у всех не сподобятся они. Не гиблый им мешает, а глаза людские.

— Ну, и от гиблого нам тоже нельзя милости ждать. Он в ближайшие дни только усилится.

— Ничего нет хуже. Никто не в силах понять, что он там замышляет.

— Предполагать худшее нам во всяком случае надо…

— Что его сдержит, как не гора? Так в старину говорили. Все мы под ее защитой.

— Не верю я пророчествам гадалок!

Наступило молчание. Пошел дым. Поднялся столбом, словно хотел принять участие в разговоре. Клочья пепла и сажи встали завесой, пытаясь сокрыть пламя. Ветер трепал крылья шатра, кожа и ткань хлопали вокруг. Неожиданно он заговорил вновь:

— В таких обстоятельствах ничего не годится, кроме родства.

Он взглянул на нее исподлобья, но не мог уловить никакой реакции. Завеса из пыли плотно скрывала лицо.

Я ничему так не верю, — продолжал он, — как старым обычаям да нашему наследству. А этот закон подтверждает, что кровные узы крепче и сильнее всех обетов, договоров да обещаний.

Он помолчал, а затем, скрестив руки на груди и уставившись во тьму прямо перед собой, закончил:

— Потому как это есть обет небесный.

Она с любопытством взглянула на него.

В глазах женщины загорелся огонек.

Глава 4. Блудный двойник

«О мир, сотворенный для тягот и для обмана!

Бремя твое не вынести никому, кроме Идинана.

Он один встречает ветры и бури без страха,

Ни во что не ставя пустую чалму из праха!»

(Из древней касыды неизвестного туарегского поэта.)

1

Откололись двойники-близнецы от гряды-матери, спасаясь от ветра, и договорились между собой, что возьмет на себя Идинан разведку Сахары. Устремился тот к северу, увенчанный самой великой башней, какую когда-либо видела Сахара на горной вершине. Но не успел он пересечь равнину, как преградил ему путь повелитель джиннов^[59] и сказал: «Мы тоже решили обосноваться на земле и собрать разбросанных по свету слуг наших на единой родине. Изнурило нас кочевничество по пустыням, исстрадались мы от притеснений проклятого рода людского. Нахлынули в Сахару верблюд чужеземный, проходимцы да воры. Истощили ее недра, все наши сокровища разграбили. И во всей округе Сахары не нашли мы места более подходящего и убежища более надежного, чем этот великий дворец, что стоит на твоей голове.

Не продашь ли ты нам свою душу, чтобы мы в ответ защиту тебе обеспечили от южного ветра да песка?» Идинан долго ломал голову над этой сделкой. А затем спросил: «Разве есть сила, способная противостоять гиблому ветру?» «Да, — ответил ему царь духов, — единственная сила такая на свете — это джинны». Идинан задумался, потом произнес с сомнением: «Я полагал, что это должен быть посланник богов». «Нет, — отвечал ему царь, — не посланник это и не судьба. Ничто не устоит перед джиннами». Идинан тут важно почесал свою гордую голову и спросил язвительно: «Что же тогда заставило вас убежище искать, если вы даже судьбы не боитесь?» Мудрый бес расхохотался в ответ, даже на спину откинулся. Потом сказал: «Знай же, что нет никого ни на земле, ни на небе, кто мог бы утверждать, что лишен он слабого места. Ты к сему числу можешь даже самих богов причислить. Что касается нас, то слабость наша кроется в роде людском. Люди злее ветра гиблого будут и злее богов, злее даже самого рока великого!» Смутился тут Идинан, думал долго, потом спросил: «Что же этот род людской сделал?» — «А что он не сделал? — раздалось в ответ. — Когда один человек другого погубить хочет, он его «джинном» назовет. А сподобнее было бы «человеком» назвать! Мы, духи, несправедливости не чиним. Мы обещания чтим и в богов верим. А людское отродье обижает друг друга, клятвы нарушает, ни в каких богов не верит. Да смилуются над нами боги, да избавят нас от великого зла людского! Сахару они попрали, всеми нашими сокровищами завладели». «Что же, — заметил Идинан, — одной моей головы хватит, чтобы сокровища ваши сохранить?» — «Хватит, хватит, голова у тебя надежная. Никакой человечишка не в силах на нее забраться. Мы между собой долго совещались, прежде чем сюда направиться». — «Что же, если я подарю вам чертог свой небесный, я ведь, боюсь, себя потеряю?» — «Себя ты потеряешь, если чертога нам не пожертвуешь. Не устоит против гиблого ветра с его пылью никто, если нас на помощь не призовет. Смотри, что он с матерью Акакус содеял. Смотри, как наказали боги всю горную гряду в долине смертей, когда она обратилась к богам за помощью против него, а в результате все головы у нее были срезаны. Вот она нынче по всей Сахаре растянулась, беспомощная, плешивая, никакого дождя удержать не в силах. Сорок лет уж ни единой капли не выпало». — «Рассказывают, что отсутствие дождя в течение сорока лет есть признак отсутствия справедливости…» Тут великий джинн вновь рассмеялся: «Что же, тебе более весомый признак, чем отсутствие справедливости, нужен? Поскупились вам боги на дождь вот уже сорок лет, а враг ваш щедро снабдил вас морями песка да пыли. Если откажешься ты от предложения, то горько мне будет чертога твоего великого не видать. Посмотри, что он нынче с двойником твоим делает. Вот, вот как он начинает сзади на нет наползать, а: Ха-ха-ха!..»

Эхо прогремело по всем горам Сахары. Заплакали горы в бескрайней и голой пустыне, взмолились они перед Идинаном, чтобы принял он предложение. Уж лучше, сказали, хоть одна гора спасется, и даруют ей боги чертог небесный, чем развеют ее ветры, и исчезнет все потомство горное с просторов Великой Сахары…

Принял Идинан предложение и продал свою душу. Нахлынули полчища джиннов и заселили его. Возложили они на его гордую четырехугольную вершину вечную чалму из белых туч, и заказан был с той поры путь грязи да пыли гиблого ветра к прекрасным новым чертогам.

Северный же Идинан рассердился на своего южного двойника и оставил его бороться с врагом в одиночку.

2

Много-много говорят на языке членораздельном, однако непонятном. Люди из Сахеля сказывают, что самые черные ночи для этих своих долгих и странных бесед-разговоров. В те редкие поры, когда выпадают дожди, смывают потоки с четырехугольной небесной вершины голые пальмовые ветви, стволы пальм, сухой хворост и ветки смоковниц, лозу виноградную, гранаты и влекут все это по склонам вниз, на равнину. Находятся порой любопытные, незваные гости, которым взбредет в голову дурная мысль полезть на вершину, так на них, бывает, обрушатся рои пчел. Никак не могли поверить люди в существование посреди Сахары такого чудного зверя, которого еще Коран прославил, если бы не случалось порой, что забредали в дома странники да бродяги, которые подверглись укусам его страшных жал на горных склонах.