Бэтман Аполло
Шрифт:
Я пошел вперед.
Сначала я не видел, куда ставлю ноги — но скоро в темноте стало просвечивать подобие дорожки. С каждым шагом я различал все больше деталей.
Это было что-то из детства — уже из моего собственного. Постепенно я начинал видеть не только саму тропу, но и растущие вокруг деревья. Дорожка была обсажена по краям цветами красивых и редких оттенков. Кажется, они назывались «анютины глазки».
Я знал, что, если я смогу увидеть мир целиком и различить небо над головой, произойдет что-то важное. Может быть, мне даже не надо будет возвращаться назад…
И я уже почти догадался, каким это небо должно быть — летним, выгоревшим, светло-голубым
Они стояли на дорожке, по которой я шел, перекрывая ее своими телами. Их руки были сложены на груди, а лица — скрыты под темными капюшонами.
Их вид казался настолько угрожающим, что в моей руке появился шест Аида. Другая моя рука обросла щитом, а на голове сгустился шлем — этими атрибутами ныряльщика я обрастал в случае опасности рефлекторно.
Монахи прореагировали очень живо. Не теряя достоинства, они быстро попятились — даже, пожалуй, побежали назад, не опуская сложенных на груди рук и все так же обернув ко мне свои скрытые капюшонами лица. Вскоре они скрылись из виду.
Что ни говори, хорошо принадлежать к небольшому, но влиятельному древнему сообществу… Я собирался пойти по тропинке дальше — и вдруг увидел, что вместе с монахами исчезла и она: словно, убегая, они свернули ее, как ковровую дорожку.
На душе у меня стало кисло.
Но, хоть я не мог больше идти по этой дорожке, я помнил, как она располагалась в пространстве. Просто из любопытства я пошел по густой непроницаемой черноте в ту сторону, куда она вела.
Вскоре выяснилось, что монахам не удалось скрыть свои следы полностью. Я заметил в темноте огонек. Подойдя ближе, я увидел птичье перо. Оно было радужным и ярким, и светилось, как завиток раскаленного металла. Я не стал его поднимать, опасаясь обжечься.
Я пошел дальше, внимательно глядя вперед — и понемногу уже начиная прикидывать, как бы смыться из этой неприветливой черноты. Мне не особо нравилось, что вокруг то черти, то монахи. Что им, спрашивается, нужно от странника, совершенно не интересующегося подобной кодировкой?
Впрочем, причину их появления я понимал. Религиозные видения бывают во время Красной Церемонии у многих вампиров, так что у нас даже есть специальный курс «Confidence revival» [26] , который я не поленился в свое время проглотить, увидев под баблосом какого-то воинственного ангела света (он походил на объятый голубым пламенем самолет-спиртовоз — и некоторое время гнался за мной, но потом отстал).
У людей есть поговорка — «с каждым сбудется по его вере». Ее обычно употребляют не к месту, в том смысле, что надо верить в хорошее, быть оптимистом, и все будет чики-чики. В действительности же смысл этих слов более прозаичен. Он в том, что наши видения — в том числе и загробная реальность — выстраиваются из наших бессознательных ожиданий. Если вы родились в реке под названием «Волга» и провели в ней всю жизнь, это означает, что в какой-то момент вы окажетесь в Каспийском море (если только Горький не врет). Забавно, однако, что люди чаще всего не вполне понимают, по какой именно реке они плывут.
26
Возрождение уверенности.
Иной гражданин уверен, что путешествует по Гангу или Миссисипи, а то и вообще превратился в нильского крокодила благодаря особым духовным практикам, — а на самом деле его по-прежнему сплавляют вниз по матушке-Волге
Вера, увы, не зависит от того, что человек думает про себя при жизни. Она связана с заложенным в детстве фундаментом, который почти всегда сохраняется при разворотах взрослой личности. Хороший и искренний русский человек, на полном серьезе считающий себя последователем Будды, может обнаружить себя в христианском загробии по той же самой причине, по которой всю жизнь видел во время запоев маленьких зеленых чертей — а не, скажем, трехглазых гималайских демонов. Другой, полагающий себя христианином, легко может попасть под атаку свободных мемов в атеистической зоне хаоса.
Но мы, вампиры, редко ошибаемся на свой счет (во всяком случае, после курса «Confidence revival»). Я понимал, что оказался в этом монашествующем пространстве по инерции скрытых детских впечатлений: сказки, церковные купола, жар-птица с картинки в старой книге — все это кажется пустяком, но когда-то обязательно вылезает наружу. Можно этого пугаться, а можно, как советует «Confidence revival», расслабиться и получать удовольствие.
Что я и собирался сделать.
Шанс у меня еще был. Я заметил впереди светящуюся золотом точку, а потом — еще две таких же. Они не двигались. Через несколько шагов они превратились в огоньки, потом в яркие пятнышки — и я разглядел мерцающие в пустоте золотые яблоки.
Подняв одно, я попробовал откусить от него — совсем как сделал бы на земле. Ничего не получилось. Яблоко с электрическим треском лопнуло и исчезло, а я…
Я вдруг испытал сладкую грусть. И понял, что человеку не надо жалеть утраченного. Просто потому, что оно никогда на самом деле не принадлежало ему, а значит, не было и утраты. Эта мысль и освобождала, и грела. Странным, однако, было то, что я перед этим не думал об утратах.
Я подобрал еще одно яблоко, чуть поменьше. Укусить его опять не удалось — оно точно так же лопнуло возле рта. А мне пришло в голову, что переживать по поводу успехов и неудач тоже не следует, поскольку мы никогда не знаем, в чем на самом деле наше благо…
Только тут я сообразил, что эта мысль каким-то образом содержалась в яблоке. И предыдущая тоже.
Я подобрал третье, раскусил его и понял, что не надо никому мстить — мы всегда мстим тени, которую отбрасывает наш собственный ум, а попадаем в других… И даже если эти другие действительно сделали нам плохое, они все равно не имеют никакого отношения к той умственной пантомиме, которая посылает нас в бой…
Мне знакомы были все эти мысли, и я, пожалуй, назвал бы их банальностями. Но в яблоках содержалась простая и крепкая мудрость, голографическая смысловая глубина, похожая на личный жизненный опыт. Как выяснилось, ни одной из этих банальностей я никогда по-настоящему не понимал.
Но самое главное, что после каждого яблока на душе у меня становилось светлее и тише. И это было настолько приятно, что мне захотелось еще яблок. И как можно больше. Уж очень ласкало душу это чувство высокой светлой грусти.
У вампиров с грустью все в порядке, но она тяжелая, темная и безысходная — и эта по контрасту была сладка как мед. Яблоки явно не предназначались для нашего брата — и были, наверное, чем-то вроде духовного лекарства. Но, как известно, микстура от кашля в России больше, чем микстура от кашля. То же относилось и к этим райским плодам.