Беверли-Хиллз
Шрифт:
– Сожалею, мисс. Очень сожалею. Я сперва не понял, что вы сопровождаете мистера Тауэра – нашего с вами общего Уинти. Он слегка воспарил к Брамсу, и это создает некоторые трудности. Как удачно, что вы оказались здесь. Мне будет легче…
– При чем тут Брамс? – спросила Паула.
Черный человек рассмеялся от души.
– О, вам еще многому предстоит учиться. «Брамс и Лиззи – Лиззи – Брамс – бамс». Наши любимые с Уинти куплеты, когда мы возвращаемся после попойки. Только тут требуется поймать определенный ритм, иначе его стошнит.
Паула
– Предполагалось, что я найду мистера Уинтропа в его лавке, но он вдруг оттуда испарился, наверное, чтобы поскорее угостить тебя той отравой, что подают у «Мортона». Ты чем-то здорово возбудила старикана. Интересно, чем.
Устроив босса на сиденье, он, склонив голову набок, лукаво глянул на Паулу. Взгляд его быстро пробежал по ее фигуре сверху донизу.
– А с ножкой у тебя что-то не в порядке, дорогая?
– Одна короче другой, но пусть тебя это не беспокоит, мой дорогой, – в тон ему ответила Паула.
Он был сама искренность.
– Прости, но я должен быть осведомлен обо всем. Я его колеса, его ноги и почти всегда его руки. Вот сегодня я за него совершаю все телодвижения.
– Он часто так напивается?
– Что значит «часто»? Он на взводе всегда. Но нас двое – и мы отлично справляемся… с проблемами. А тебе не стыдно гулять по Америке хромоножкой? Ведь американская медицина – лучшая в мире и творит чудеса.
Паула покраснела. Большинство людей, с кем ей приходилось встречаться, замечая ее физический недостаток, стыдливо отводили глаза, а здесь, в Беверли-Хиллз, уже дважды с ней говорили об этом напрямую. Здесь уже ничего и ни от кого не скроешь. Если ты решила перейти вброд стремнину и взобраться вверх на скалу, то уж, миленькая, задери юбку и расстегни до пупка кофточку – пусть тебя изучат внимательно и придирчиво. Человеческое тело в Лос-Анджелесе сходно с автомобилем. Если нет средств или желания что-то поменять и подкрасить, то его отправляют на свалку, под пресс.
– Эта медицина обойдется в тысячи долларов. На кой… мне твоя операция, если я не собираюсь на Олимпийские игры.
– Ну ты же красивая. – Странно и страшно было услышать такое из уст человека, похожего на дьявольского отпрыска.
Щеки Паулы побагровели, и она невольно отвернулась. Ей показалось, что он мгновенно раздел ее донага своим взглядом и теперь ощупывает и изучает контуры ее тела. Но, слава богу, Грэхем предпочел заняться своим боссом.
Расположив почти лишенное жизненных сил тело Уинтропа на заднем сиденье «Мерседеса» и придав ему удобную позу, он пристегнул его ремнем безопасности.
– Вот вы и попали в уютное гнездышко, мистер Уинтроп, – приговаривал он. – Трамвай отправляется в путь и довезет вас до дому. А вот и билетик. – Тут он втолкнул Паулу, усадив ее рядом на сиденье. – На случай, если объявится кондуктор.
Он шутил, причем достаточно
Усевшись за руль, он почему-то нацепил темные очки, хотя ночь уже окутала город. Сознавал ли он, что тьма его друг, что она для него прозрачнее света?
Почему-то у Паулы так и вертелся на языке подобный вопрос.
– Я не знал, что мистер Тауэр нанял себе помощницу, – не оборачиваясь, бросил через плечо Грэхем.
– Я тоже не знала… до последней минуты. Я просто бродила по улицам, заглянула в его лавку и мы… разговорились. Он предложил мне работу уже в ресторане… – Паула ненавидела себя за свою совсем ненужную откровенность, но слова сами по себе изливались из ее уст.
Он спокойно выслушал ее и сказал:
– Ты лучший вариант. Я доволен. Ты хорошенькая. Даже больше. Отчаянно привлекательная девчонка.
– Спасибо.
– Ты не из Лос-Анджелеса, конечно?
– Я из Флориды. Из Плэйсид.
– И пропади он пропадом этот Плэйсид! Правда?
– Ты угадал.
– Плохо там для тебя все сложилось?
Она едва не ответила «хуже некуда», но вовремя прикусила язык.
Он повернул голову, глянул ей в лицо и вновь устремил взгляд на дорогу.
– Здесь народ неплохой, поверь мне. Мы за тобой присмотрим. Ты сразу почувствуешь нашу заботу.
Вот этой заботы ей совсем и не хотелось, хотя голос его звучал убаюкивающе. Она предпочла бы ему что-либо, произнесенное Тауэром, тем более что он уже очнулся.
– Джентльмены… вспомните о вашем происхождении… и о долге, который оно на вас накладывает.
Эта длинная фраза исчерпала все силы Тауэра. Он вновь отключился.
– Уинтроп учился в Йеле. Там и набрался снобизма. Для него все человечество делится на овец и пастухов. Только откуда родятся джентльмены, если пастухи не трахнут каких-нибудь милых овечек?
– Конечно, – с дрожью в голосе согласилась Паула, опасаясь этого философа в черном. Не маньяк ли он? Стольких она видела в кино…
– Знаешь, почему он богат?
– Он сказал, что получил большое наследство.
– Он соврал тебе, дорогая. И почти все, что он о себе говорит, – вранье. Правда только, что родился он в Бостоне, в богатой семье. Но он нарочно заявил, что станет не бизнесменом, а дизайнером, и родичи плюнули и не дали ему ни доллара. Наш аристократишка поначалу искал в мусорных ящиках недоеденные бутерброды, чтобы прокормиться. Теперь они все сдохли, а он ухитрился взобраться на самый верх Беверли-Хиллз – место, откуда счастливчики наблюдают за битвой дураков внизу. Ему повезло, и он там продержится до поры до времени.