Бей первым
Шрифт:
Поужинал я нормально, костёр подсушил за это время ямку, не шипела та мокрой промороженной землёй, вытаивая её, в общем нормально. Единственно о чём я подумал, желательно с собой возить жаровню, вот так на голой земле где раньше снег лежал, костры разводить настоящая мука, часто гасли, и приходилось раздувать. Ладно на улице это происходило, но в укрытии как сейчас, сплошной дым, и под першение в горле и слёзы из глаз приходилось раздувать угли подбрасывая ветки по суше. С жаровней такого нет, и насколько она облегчит жизнь, я теперь понимал отлично. Да даже простой железный лист и то хорошо было бы, положил на две палки чтобы до земли не доставал и разводи костёр. Обязательно куплю как окажусь на первом же торге.
Каша стала подгорать по бакам котелка, уже шипела жиром и таявшей водой, что кристалликами замёрзла в ней. Убедившись, что уже можно её ковырять, я так и сделал, достал
Убедившись, что искры на расстеленную медвежью шкуру не попадают, до неё от костра около метра было, я пробрался к своим вещам, а они горкой были свалены у противоположной стенки укрытия, и стал разбираться с ними. Даже дублёнку скинул, убежище прогрелась, тепло стало. Тюк с боярской шубой раскатал, мне нравилось спать в ней, отлично грела, но сейчас отложил в сторону. Рогатину положил так чтобы сразу под рукой была как проснусь. С лука снял тетиву и убрал в сторону, как и колчан со стрелами. Топорик тоже под руку. Остальное перебрал и уложил стопками по левому борту укрытия, с правого осталось чуть больше метра, как раз мне улечься, вытянув ноги. После каши, чувствуя приятную сытость, хорошо поужинал, я попил чаю, заедая ложкой с мёдом, и довольно похлопав себя по животу, стал готовиться к отходу ко сну, а чего ждать, тем более сам устал и глаза от сытости слипались. Гасить костёр я не стал, тем более там уже одни почти прогоревшие угли оставались, я дождался, когда они окончательно прогорят, потушив снегом ещё тлеющие, после чего убедившись, что костёр всё, потух, лишь слегка теплом отдаёт, закрыл дымоход, оставив едва видимую щель, чтобы было чем дышать, и завернувшись в шубу, спокойно уснул. Как-то сразу, как будто свет выключили, и шум ветра от которого даже моё убежище тряслось и как будто шаталось, это лишь иллюзия, не помешали мне в этом.
Первые сутки я ещё надеялся, что та ненадолго зарядила, а на вторые понял, непогода и не думала стихать. В туалет, а приходилось, я ходил с опаской, обвязываясь верёвкой, которую привязывал к санкам, что стояли у входа. Далеко не ходил, за шатёр, и там делал что надо. Не в палатке же, хотя такая мысль мелькала, очень уж неуютно было выходить. Но ничего, кутался в боярскую шубу, она не продуваемая была, хотя и тяжеленая, и ходил, когда приспичит. Еда пока была, хотя запасы и подходили к концу, но на неделю, если растянуть, точно хватит. Что с моими соседями, я так и не знаю, как-то отрезан был от внешнего мира, ни криков, ни какого другого шума не было. Идти к ним я сам не хотел, тут по прямой метров сто. Чуть собьёшься с пути, и всё. Не только их, своё убежище не найдёшь. Так что я не рисковал, пережидал, чтобы хотя бы немного поуспокоилась снежная круговерть. Думаю, и обозники поступили также.
На второй день, когда я в очередной раз выбежал на улицу чтобы отлить, приспичило, это меня так с чаю каждые два часа до ветру гоняет, я неожиданно почуял касание, в мою руку с рукавицей. Отпрыгнув с испуга в сторону, я присмотрелся, а в руку тыкался мокрым носом облепленный снегом и уже коркой льда на шкуре знакомый пёс. Тот самый, обозников. Похоже у них что-то случилось, но я надеялся моя помощь не понадобится, так как откровенно опасался уходить далеко от своего снежного домика. Не было у меня верёвки такой длины, чтобы до другого края поляны хватило.
— Напугал зараза, — пробормотал я, мысленно унимая и успокаивая бившееся сердце.
Адреналина я конечно хапнул, и ведь топорик с рогатиной в домике остались, хотя в первые выходы обязательно брал их с собой, а дальше не опасался, кто в такую непогоду из укрытия будет выходить? Как оказалось, нашёлся такой четвероногий безумец. Я погладил пса, скорее потрепал его, и пригласил с собой, на что тот легко согласился, и шёл, прижимаясь к моей левой ноге. Свернув страховочную верёвку что тянулась за мной, я залез в убежище, тут ползком надо, на карачках, да осторожно, чтобы не уткнуться лицом в костерок, потом запустил пса, и закрыв вход, посмотрел, как тот устраивается на краю медвежий шкуры, пса била крупная дрожь, и судя по
Вот этим я и занялся, достал нож и стал ширкать по краю снизу горлышка размечая края будущей плошки. Потом стал нажимать сильнее, прорезая тонкую бороздку, и так дальше прорезая всё глубже и глубже. Когда я решил, что хватит, в одном месте острие ножа вошло в миску, прорезал-таки. Ну а дальше срезать и подточить края чтобы не резались, было недолгим делом. Час возни и вот, плошка готова. На коленях слой глиняной пыли от моей работы и срезанное горлышко. Почистив миску снегом, воды чистой не было, только чайный отвар во втором котелке, я налил туда похлёбки на копчёном сале и накрошил немного сухаря из лепёшки, у меня и у самого запас не большой, экономлю, после этого поставил на землю у края медвежье шкуры и пёс стал с жадностью есть. Похлебка тёплой была, даже не горячей, ел-то я часа два назад, успела остыть, поэтому я так спокойно её и дал. А была причина, нельзя горячим псов кормить, у них от этого нюх теряется. Пусть не на постоянно, но и кратковременно, сутки-двое, это тоже плохо.
Когда пёс поел, то вопросительно посмотрел на меня, явно прося ещё, но я сказал:
— Хватит, и так литр похлёбки выхлебал, имей совесть. Давай лучше я тебя проглажу.
Пока я делал миску, пёс успел оттаять, а у меня благодаря очагу было тепло, и даже подсохнуть. С тоской посмотрев на миску что я протёр снегом и оставил в сторону, тот с интересом пронаблюдал, как и из ветки делаю самодельный гребешок, а потом стал его расчёсывать. А то волосы слиплись после того как шерсть просохла. Нормально, расчесал, причём так что недовольный пёс стал вылизываться. Я же с интересом его рассматривал. Тот был среднего размера, не крупный, но и не маленький, можно сказать обычный дворовый пёс, похожий на пса из фильма «Белый Бим — чёрное ухо». Тоже белого окраса с несколькими чёрными пятнами. Правда на ухе не было, но полморды чёрная. Шерсть густая, симпатичный и явно молодой пёс. Неплохо было бы его заполучить, так что я был преисполнен надежд.
Пёс к тому же оказался вполне понимающем, когда я убедился, что костёр погашен, а меня не было помощника чтобы ночью следил за ним, и стал укладываться спать, то указав псу на место в ногах и тот правильно всё понял, лёг где я его уложил, и положив голову мне на ноги, зарыл глаза, но и я заснул, завернувшись в шубу.
Только на четвёртый день непогода начала стихать, мы с псом уже подружились, и я со скуки стал учить его разным ухваткам, и пусть места у нас в убежище было не так и много, всё равно было интересно. Когда я выходил до ветру, то и он выскакивал. Иногда, когда ему было невтерпёж, я выпускал пса, и тот уже через пару минут возвращался весь в снегу. И вот к вечеру прислушавшись, я понял что ветер-то стихает, нет уже ставшего привычного шума, завывания и остального. Выглянув я обнаружил что сверху падает крупными холопьими снег, и всё. Со стороны соседей доносились едва слышные голоса и были видны отсветы, я так думаю факелов. Выжили значит, пережили непогоду, как и я. А то что те сразу засуетились, так это понятно, у них лошади, о которых надо заботится. Надеюсь они тоже непогоду пережили, всё же не простые эти дни были у нас.
Пёс к своим идти не особо желал, но я решил прогуляться, узнать, как у тех дела, может помощь какая нужна, так что выбравшись из убежища, угли едва тлели, надеюсь пожара не будет, и впустив также пса, прикрыл вход и закрыл санками, после чего мы направились к лагерю соседей. Тут недолго идти было, проваливаясь в снег по колено, хорошо тут намело и навьюжило, мы наконец добрались до них. Первым кто мне попался, это мужичок, тот самый что лопату на время брал, из возниц, тот аж подскочил и испуганно перекрестился, когда я из снежной круговерти появился, с рогатиной на плече, да заткнутым за пояс топором, после чего опознав, только зло сплюнул. Видимо за испуг переживал: