Бэйсуортский отшельник

Мэйчен Артур Ллевелин

С этого самого дня для меня перестало существовать то произвольное умопостроение, которое люди называют временем: я жила в постоянном ежесекундном ужасе, механически выполняя все рутинные домашние дела и давая редкие распоряжения слугам. Иногда я выбиралась наружу, бродила несколько часов по улицам и возвращалась домой. Но где бы я ни была, дома или на прогулке, перед моим мысленным взором все время вставала запертая дверь комнаты на верхнем этаже, и я с содроганием ожидала мига, когда она откроется.

Я сказала, что не замечала бега времени, но это произошло, наверное,

недели через две после визита врача. Я возвращалась домой; после прогулки на душе у меня стало несколько легче, и я чувствовала себя отдохнувшей. Воздух был свежим и чистым; кроны деревьев, покачивающиеся над площадью, походили на зеленые облака; откуда-то долетал запах цветов — все мои чувства были очарованы; я шла вперед быстрым шагом и была почти счастлива. Оказавшись напротив своего дома, я задержалась на тротуаре, чтобы пропустить экипаж, и взглянула на верхние окна. В ту же секунду в ушах у меня раздался шум, подобный реву водопада, мое сердце прыгнуло куда-то вверх, обрушилось вниз, и неописуемый ужас ворвался в мою душу. Как человек, потерявший равновесие, я выбросила вперед руки и удержалась на ногах только чудом — мне показалось, что камни мостовой пришли в движение, и всякая твердая опора ушла из-под моих ног.

Мой взгляд упал на окно моего брата; в этот же момент занавеску откинуло ветром, и я увидела, как что-то живое смотрит из комнаты в мир. Я не могу сказать, что видела лицо или что-то подобное; нечто живое глядело на меня двумя пылающими глазами, а вокруг них было нечто настолько же бесформенное, как и мой ужас, что-то страшное, воплощение и символ всего существующего зла, печать самой тьмы.

Меня затрясло как в лихорадке; от шока мне стало дурно, и в течение пяти минут я не могла сдвинуться с места. Когда ко мне вернулись силы, я кинулась в дом, взбежала вверх по лестнице и стала изо всех сил стучать в дверь.

«Фрэнсис, Фрэнсис! — кричала я, — отзовись ради Бога! Что за чудовище в твоей комнате? Прогони его, прогони его прочь!»

Я услыхала медленные шаркающие шаги и какое-то булькающее покашливание, словно кто-то пытался вернуть себе способность к речи, а затем придушенный и почти неразборчивый голос произнес:

«Тут никого нет. Прошу, не тревожь меня. Я неважно себя чувствую».

Я ощутила свою беспомощность. Я ничего не могла сделать и не понимала, почему Фрэнсис лжет — я слишком отчетливо все видела, чтобы принять это за обман зрения, хоть все и продолжалось не больше секунды. И, больше того, в самый первый, обдавший меня ужасом момент, когда я подняла глаза и увидела откинутую ветром занавеску, я ясно различила, что чудовище пытается вернуть ее на место — но не рукой, а каким-то беспалым черным обрубком, неловким, как звериная лапа.

Я была потрясена до глубины души; я ощущала присутствие чего-то страшного в комнате брата. Я снова позвала его, но никто не отозвался.

Вечером ко мне подошел один из слуг и шепотом сказал, что к еде, которую оставляли перед дверью, уже три дня никто не прикасался. Служанка стучала в дверь, но не получила ответа — единственное, что она слышала, это шаркающие шаги.

Шли дни; еду все так же приносили

к дверям брата, но се никто не трогал. Я стучала в дверь и звала брата снова и снова, но он нс откликался. Ко мне стали обращаться слуги — оказалось, они так же встревожены, как и я. Кухарка сказала, что раньше слышала, как брат выходил по ночам из комнаты и бродил по дому; однажды, сказала она, даже хлопнула входная дверь, но уже несколько дней с тех пор никаких звуков не было.

Наконец, наступила развязка. Однажды вечером я сидела в комнате, постепенно погружавшейся в сумрак, и вдруг тишину разорвал пронзительный крик. Я услышала, как кто-то торопливо бежит вниз по лестнице, и через несколько секунд в мою комнату ворвалась дрожащая горничная.

«О, мисс Хелен! — прошептала она, — ради Бога скажите мне, что происходит? Посмотрите мне на руку, мисс Хелен, посмотрите мне на руку!»

Я подвела ее к окну и увидела мокрое черное пятно на ее руке.

«Я ничего не понимаю, — сказала я, — объясни, в чем дело?»

«Я только что убирала в вашей комнате, — сказала она. — И вдруг что-то капнуло на мою руку. Смотрю — а на потолке черное пятно, и оттуда капает…»

Я тяжело посмотрела на нес и закусила губу.

«Идем со мной, — сказала я, — захвати свечу».

Моя спальня была под комнатой брата, и. войдя в нее, я почувствовала, что вся дрожу. Подняв глаза на потолок, я увидела пятно, мокрое и черное, с набухающими каплями, и лужу отвратительной жидкости, въевшейся в белое постельное белье.

Я взбежала вверх по лестнице и громко забарабанила в дверь.

«Фрэнсис, Фрэнсис, мои милый брат! — кричала я, — что с тобой?»

Я прислушалась. За дверью раздалось что-то похожее не то на придушенное покашливание, пето на звук булькающей воды, но ответа не было. Я пробовала звать громче, и с тем же успехом.

Несмотря на то, что сказал мне доктор Хабердсн, я отправилась к нему. Со слезами на глазах я рассказала ему обо всем происшедшем; он сумрачно выслушал меня.

«Ради памяти вашего отца, — сказал он, — я пойду с вами, хотя и бессилен вам помочь».

Мы отправились в путь. Улицы были темны и молчаливы; казалось, их иссушила изнурительная жара последних дней. Газовые фонари давали достаточно света, чтобы увидеть, как побелело лицо доктора, а когда мы оказались у моего дома, я заметила, что его руки дрожат.

Без колебаний мы поднялись наверх. Я держала лампу, а он громким и отчетливым голосом произнес:

«Мистер Лсйцестер, вы меня слышите? Мне необходимо вас видеть. Немедленно откройте!»

Ответа не было; мы услышали прежний булькающий звук.

«Мистер Лейцестер, я жду. Сейчас же откройте дверь, не то я ее взломаю!»

И в третий раз он громко повторил:

«Мистер Лейцестер! Последний раз повторяю — откройте дверь!»

Тишина.

«Все ясно, — сказал доктор, — мы теряем время. Не будете ли вы любезны дать мне кочергу или что-нибудь в этом роде?»

Я сбегала в маленькую комнатку, где хранились различные инструменты, и вернулась с коротким тяжелым ломом.

«Отлично, — сказал доктор, — полагаю, что это подойдет».