Без чайных церемоний
Шрифт:
Девчонки в общаге обо всем догадались раньше меня. И посоветовали сходить куда следует…
Очередь в обшарпанном коридоре, холод инструментов, и визгливый голос тетки в белом халате:
– Да у тебя уже четырнадцать недель беременности! Живот себе нагуляла!
Кое-как я сползла с холодного металлического кресла, унизительного, отвратительного. Тетка, презрительно сжав тонкие губы, что-то старательно писала в моей карточке.
– Вот, пусть теперь в деканате с тобой разбираются! – почему-то обрадованно
Наконец, смысл ее слов дошел до моего сознания. В последнее время я плохо себя чувствовала и еще хуже соображала.
– То есть у меня будет ребенок?
– А ты как думала?
Я знала его адрес, но было как-то неудобно звонить в квартиру. Ночь пришлось провести в подъезде, дожидаясь, когда он отправится на лекции.
– Что ты здесь делаешь?
Голос без всяких эмоций…
– У меня будет ребенок.
Он схватился за голову:
– Ты что, задумала меня подловить? Хочешь, чтобы я на тебе женился? Жилплощадь в Москве тебе понадобилась?
Даже в этот момент мое сердце разрывала любовь. Я молчала.
– У тебя ничего не выйдет. Тебе просто никто не поверит, а я от всего откажусь. Не смей ходить к моим родителям. Да и в институте, уж пожалуйста, не вздумай качать права.
Он хлопнул входной дверью и сел в черную «Волгу», поджидавшую его у входа.
Я подумала, что, наверное, придется перевестись на заочное отделение. Мне было больно. Я была счастлива. Ведь у меня будет ребенок – наш ребенок, – и ради этого я готова выдержать все.
С учебой оказалось все не так просто.
Замдекана, глядя на меня поверх очков, колотила по столу своим сухоньким кулачком.
– Мы получили из поликлиники информацию о том, что вы беременны. Кто отец вашего ребенка? – вопрошала она, и ее седые букольки осуждающе тряслись.
– Не знаю, – твердо сказала я.
Бросить его, милого, любимого, дорогого, на растерзание этой фурии? Ни за что на свете. Вот только если бы он был со мной хоть чуточку добрее, хоть самую малость…
– Тогда откуда появилось заявление на имя декана, в котором утверждается, что отцом вашего ребенка является студент нашего института?
Я похолодела. Девчонки, милые бесхитростные соседки по комнате, устав слушать мои всхлипывания в подушку, решили, как водится, вывести мерзавца на чистую воду.
– Вы аморально себя ведете. Вы оклеветали одного из лучших наших студентов – комсомольца, с хорошей успеваемостью, активно занимающегося общественной работой. Сегодня вечером состоится комсомольское собрание, на котором будет рассматриваться вопрос о вашем дальнейшем пребывании в институте. А теперь можете быть свободны, – ледяным голосом сообщила замдекана.
Собрание проходило в актовом зале. На него согнали всех, кого можно – преподавателей, студентов всех курсов, даже лаборантов.
Он сидел в первом ряду – красивый и равнодушный.
– Несмотря на хорошую успеваемость, эта студентка ведет аморальный образ жизни. Таким не место в наших рядах, – звонко отрапортовала староста.
На нее никто никогда не обижался, как на юродивую. Она всегда говорила то, что требовалось деканату.
– Поступок этой студентки оскорбителен. Она опозорила всех нас. Она дискредитировала образ советского студента, который активно тянется к знаниям, стремится к созданию прочной семьи и труду на благо укрепления социалистического государства. Предлагаю поставить вопрос о ее исключении из нашего института, – потрясая букольками, провозгласила замдекана.
Возле дверей послышался шум.
– Мне тоже есть что сказать! Почему меня не пускают?!
Я узнала этот голос. Моя соседка по комнате, приехавшая в Москву из деревни под Куйбышевом. Ее звали Татьяной, но мы окрестили ее Танком – за особую, если можно так выразиться, проходимость. Куда уж было дежурившим у двери первокурсникам сдержать ее натиск.
Она ворвалась в актовый зал – крупная, раскрасневшаяся, запыхавшаяся, растрепанная, как фурия, – и сразу же бросилась к трибуне.
– Послушайте! Мы с вами взрослые люди. И знаем, что детей находят не в капусте. Почему отец ребенка должен выйти сухим из воды? Почему вы все накинулись на эту девушку, а он сидит тут в первом ряду и за всем этим наблюдает! Сукин ты сын! Да какой ты на хрен мужик после этого!
Он поднялся и преувеличенно громко сказал:
– Я первый раз вижу эту девушку.
В горле застрял горький комок. Почему он так со мной поступает? Ведь ему наверняка доложили, что я молчала в деканате, как партизан на допросе.
В отличие от меня Танк не растерялась:
– Тогда откуда она знает, что у него родинка на груди?
Он инстинктивно потянулся к вороту рубашки. Завидев этот непроизвольный жест, зал зашумел.
– О каком исключении может идти речь?
– Пусть оба отвечают, в самом-то деле!
– Собрание прекращено! – плохо смазанной калиткой скрипнула замдекана.
Утром на доске рядом с расписанием красовался приказ. Решением совета комсомольской ячейки при полном одобрении деканата меня с Танком исключили из института и комсомола. Меня – за аморальное поведение, Танка – за клевету.
– Вам теперь ни в один институт не поступить. Вот, – сказала нам его девушка, когда мы читали приказ об отчислении.
– Ах ты, сопля зеленая! Я тебе покажу!
Танк вспыхивала мгновенно, как спичка, и уже собиралась броситься на обидчицу с кулаками, но я ее оттащила от греха подальше. Только проблем с милицией нам еще не хватало…