Без чайных церемоний

Тарасевич Ольга Ивановна

Вячеслав пил кофе и молчал.

Маша не выдержала:

– Слав, пусть человек покурит, а? И я бы не отказалась. Лика, дай мне сигарету.

Вронская достала из рюкзака пачку и протянула Маше:

– Давай.

– Котенок, тебе нельзя! – возмутился Вячеслав. – Ты мне детей рожать будешь. Что, забыла?

Даже в темноте было заметно, как счастливо Маша улыбнулась.

– А эта, – кивнул Вячеслав на Лику, – пусть курит. Ей уже все равно. Только окошко открой, там кнопочка на дверце.

Тихий шорох опускающегося

стекла. Щелчок зажигалки. Крошечная светящаяся точечка ментолового «Vouge». Жаль, что не «More» или «Fine», подумала Лика, они длиннее в два раза. Было бы в два раза больше жизни. Но, наверное, она умрет не сразу? Это будет больно?

– Эх, Маша, – Лика была готова говорить о чем угодно, лишь бы не разрыдаться. – А ведь это твой светлый образ вдохновил меня на создание книжки…

Вячеслав аж поперхнулся от возмущения:

– Ага, книжки. Что же ты не говоришь, что сделала там Машу убийцей?

– Ну, это недалеко от истины, – тихо сказала Маша.

Потрясенная Лика начала стряхивать пепел не за окно, а себе на брюки, совершенно того не замечая:

– Слав! Я тебе об этом ни слова не сказала. Ну ответь: Танька Добротворская проболталась? Откуда ты узнал?

– Таня ничего не говорила.

– Понятно… Припоминаю: тогда дверь приоткрылась в Таниных «сотах». Значит, не случайно. Выходит, подслушивал. Ну да ладно, теперь смысла говорить об этом нет. И все-таки ответь. Объясни, – Лика старалась делать маленькие затяжки, надеясь, что от этого сигарета сгорит медленнее. – Я так и не догадалась, за что вы убили Виктора и Андрея. Марго, я так понимаю, просто не повезло – она за компанию с Хлестовым выпила снотворное. Но вот Виктора и Андрея – их за что?

– Не слишком ли у вас много последних желаний, а, девушка?

Лика помотала головой и нащупала в кармане куртки какой-то предмет. Да это же диктофон, новый цифровой диктофон! Получив его в подарок, она все-таки предпочитала работать на старом, кассетном, а этот презентованный Пашкой, кажется, на 8 Марта изучила и забросила куда-то, потом даже искала, но разве в ее квартире можно с ходу обнаружить пропавшую вещь? Да никогда! Вот он где, ее маленький, черненький, лапочка… Лика на ощупь нашла кнопку включения записи и нажала ее. Малютка пишет просто отлично, он ей очень понравился, она тогда совершенно искренне расцеловала Пашу. Но не выкидывать же было старого друга, верный Panasonic, побывавший с ней во всех командировках и никогда не ломавшийся…

Итак, цифровой малютка с ней, и это отлично. Интересно, догадаются ли они обшарить ее карманы после того, как…

– А ладно, – повернулся Вячеслав к Лике. «А я еще с ним целовалась, дура», – пронеслось у той в голове. – Расскажу. А потом ты выпиваешь кофе и бай-бай…

…В тот вечер Виктор Комаров был одним из последних клиентов.

«Когда же ты, наконец, измотаешься? – думал Слава. – Ну я просто суперинструктор! Парень работает с такими

весами и в ус не дует! Еще немного и окажется – конкурента взрастил на свою голову».

Наконец, Виктор отложил штангу и обессилено пробормотал:

– Славик, я пас. Хоть пристрели меня – больше я работать не в состоянии.

Слава посмотрел на большие круглые часы на стене тренажерного зала и заметил:

– Так и время уже к закрытию приближается. Всего двадцать минут осталось на то, чтобы принять душ и переодеться.

Из фитнес-центра они выходили вместе. Попрощались с Машей, раскладывающей ключи на специальной полочке, и отправились на парковку. Вдруг Виктор достал из сумки блокнот и чуть смущенно протянул его Вячеславу.

– Посмотри, – попросил он.

В блокноте оказалась масса набросков – карандашных и сделанных шариковой ручкой. Клиенты, персонал фитнес-центра, какие-то люди, чьи лица Вячеслав видел впервые. Дойдя до портрета Сергея Макарова, Вячеслав прекратил листать блокнот и замер. Виктору удалось поймать его истинное выражение лица – жестокое, надменное. Обычно Макаров прикрывался как щитом натянутой дружелюбной улыбкой, так похожей на искреннюю, но Слава видел и другое, настоящее выражение этого красивого выразительного лица.

– Ты что, художник, что ли? – спросил он у Виктора.

Он лишь махнул рукой:

– Да какой я художник! Хотя школу художественную закончил. Но ты же знаешь, пока этим ремеслом славы и денег добьешься – можно с голоду околеть в каком-нибудь подвале. Вон, сам Ван Гог у брата деньги все клянчил на краски да на холсты. Зато сейчас его работы стоят миллионы. А зачем они ему теперь, а?

С этим было сложно спорить. Вячеслав и не стал, он согласился:

– В самом деле, теперь они ему без надобности.

– А мне все сразу надо. И желательно побыстрее. И по высшему разряду. Вот видишь, – и Виктор указал на новенький сверкающий «Лексус». – Маргошин подарок. Красавец, правда?

– Правда.

– Я тебе чего блокнот-то показал, – спохватился Виктор. – Я тебя по памяти на досуге начал набрасывать и поразился. У вас же с Макаровым одинаковые пропорции. Правда, совершенно одинаковые. Что лица, что тела… Как у родственников. Вы словно отец и сын.

Вячеслав похолодел и невольно оглянулся по сторонам. Слава богу, они одни на уже почти совершенно пустынной парковке.

– Да брось ты! Ничего общего нет между нами! Макаров как ни тренировался – но наворачивал еще больше. Не знаю, зачем он вообще в спортзал ходил. Хотя для здоровья полезнее, конечно, есть и тренироваться, чем, скажем, есть и пить…

– Слава, я говорю не о физической форме, а о пропорциях. Они у вас совершенно одинаковые, – продолжал настаивать Виктор.

Как будто Вячеслав не знал, что он – копия отца в молодости. Но вот то, что про это еще кто-то знает – это ему совершенно не понравилось.