Без единого выстрела
Шрифт:
Рогозин скривился, как будто хлебнул уксуса.
— Поэт! — воскликнул он. — Врешь ведь все… Врешь и не краснеешь, потому что вместо морды у тебя кагебешная задница.
— Не спорю, — бесстрастно сказал Канаш. — Так что вы решили?
Рогозин обмяк, тяжело откинувшись на спинку кресла.
— А что я могу решить? — безнадежно спросил он. — Действуй, Валик. Только, ради бога, поскорее.
— Собственно, я уже начал, — сказал Канаш, легко поднимаясь на ноги.
Солнце уже скрылось за лесом, и небо над почерневшмми верхушками сосен постепенно наливалось темной густой синевой, как вода, в которой замочили новенькие, ни разу не стиранные джинсы. Идя через темный сад по усыпанной хрустящим гравием дорожке, Канаш заметил
— Смотрите в оба, ребята, — негромко сказал он в пространство.
— Есть, — ответили ему из росших справа от калитки кустов сирени.
Садясь за руль своего джипа, он подумал, что его жизнь заметно упростилась бы со смертью Рогозина. Конечно, найти такую хорошую работу в наше время не так-то просто, но с другой стороны, всех денег все равно не заработаешь. Рано или поздно придется остановиться, и лучше сделать это самому, не дожидаясь, когда тебя остановит кто-то другой.
Запуская двигатель, Канаш упрямо мотнул головой. Такие мысли служили признаком слабости, а слабость была для него непозволительной роскошью особенно теперь, когда на горизонте появился серьезный противник. Это дело было не из тех, которые можно бросить на полпути, и Канаш знал, что не остановится, пока не узнает, каким будет конец. Кроме того, здесь замешан и его личный счет к Чеку и Баландину — особенно к Чеку! А Валентин Валерьянович Канаш привык аккуратно платить по счетам.
Примерно через час он остановил «чероки» перед ярко освещенным входом в кафе «Роксана». Было еще довольно рано, но сквозь цветные витражи Канаш разглядел, что в кафе почти не осталось свободных мест. Он перебросился парой негромких слов с полузнакомым швейцаром, вежливо улыбнулся в ответ на его шутку, похлопал украшенного галунами мордоворота по крутому плечу и вошел в пропитанный запахами еды, вина, парфюмерии и табачного дыма полутемный зал, где играла музыка, гудели приглушенные голоса и часто лязгал металл, соприкасаясь со стеклом и фарфором.
Здесь Канаш задержался совсем ненадолго. Он угостил коньяком Аполлошу, выпил минеральной воды и перебросился с засаленным диспетчером десятком невразумительных фраз. Из этого разговора трудно было что-нибудь понять, но для посторонних ушей беседа Канаша и Аполлоши не предназначалась.
После ухода Валентина Валерьяновича засаленный человечек залпом допил коньяк, докурил сигарету, встал из-за столика и двинулся куда-то в глубь кафе своей странной походкой, которая выглядела одновременно и суетливой, и медлительной. По дороге он как бы между делом ущипнул пробегавшую мимо официантку за тугой зад, на минутку причалил к бару, чтобы пропустить рюмочку, и как-то незаметно исчез в замаскированном портьерой проходе, который вел во внутренние помещения кафе.
Заглянув в подсобку, Аполлоша поманил согнутым пальцем скучавшего рядом со штабелем картонных ящиков молодого человека, с виду — типичного бича и законченного алкоголика. Вручив обитателю подсобки небольшую сумму, Аполлоша кратко проинструктировал его, ласково похлопал по спине и вернулся за свой столик в углу. На этом его работа была окончена — по крайней мере, на сегодня, чего нельзя было сказать о молодом человеке с внешностью алкоголика и множестве других людей — молодых и не очень.
Запущенный Аполлошей идеально отрегулированный механизм работал бесшумно, незаметно для постороннего глаза и при этом предельно эффективно. Через полчаса посланное засаленным сводником сообщение достигло адресата. Сидевший за столиком одного из дорогих ресторанов черноволосый красавец
Он выслушал переданное ему сообщение, кивнул своей анемичной спутнице, давая понять, что беспокоиться не о чем, и спросил, четко артикулируя звуки «Сколько это будет стоить?» Ему ответили. Судя по всему, названная сумма удовлетворила черноволосого красавца, потому что он улыбнулся и коротко бросил в микрофон: «Действуйте».
С этого момента ночная Москва взорвалась телефонными звонками, в камерах сгорания начал воспламеняться дорогой этилированный бензин, и десятки красивых, сильных, неплохо образованных молодых людей взялись за дело с энергией, свидетельствовавшей о том, что им весьма прилично платят. В результате этих действий в Москве и Московской области произошло несколько прискорбных событий.
Мирно спавший на мансарде своей дачи Чапай проснулся лишь на одно короткое мгновение, когда на его лицо опустилась влажная, удушливо воняющая хлороформом тряпка. Он успел коротко замычать и два раза дернуться на кровати, сбивая к ногам легкое байковое одеяло. Когда сопротивление прекратилось, ему открыли рот, влили туда полбутылки водки и подожгли матрас. Старая комковатая вата горела неохотно, но в конце концов от тлеющей постели вспыхнули занавески, и через пару часов дача сгорела дотла вместе с Чапаем и урожаем лука, разложенным для просушки на веранде.
Напарник Чапая по кличке Клюв провел вечер в ночном клубе, где после полуночи начиналось стриптиз-шоу и можно было подцепить сговорчивую девчонку. Он как раз высматривал ножки постройнее, когда ему вдруг захотелось отлить. Он отлучился в туалет и больше не вернулся за свой столик. Его нашли под утро в запертой изнутри кабинке мужского сортира. Глаза Клюва были открыты, рот испачкан подсохшей белой пеной. В руке он сжимал пустой одноразовый шприц. Вскрытие показало, что Клюв умер от лошадиной дозы героина. Это было довольно странно, поскольку раньше Клюв никогда не употреблял наркотики, но, в конце концов, все когда-нибудь случается впервые.
Никто из лежавших в восемнадцатой палате травматологического отделения районной больницы пациентов не мог сказать, зачем покрытому гипсовой броней новичку, поступившему накануне, потребовалось выходить в коридор и, более того, на лестницу. Это было странно, поскольку дело происходило в промежутке между тремя и четырьмя часами ночи. Бедняга оступился на верхней ступеньке и скатился вниз. До нижней площадки он добрался уже мертвым, с неестественно свернутой набок головой. Дежурный врач, заглянув в его историю болезни, пожал плечами: у парня выдался неудачный денек, в течение которого он дважды ухитрился скатиться с лестницы. Если бы Ляпа мог говорить, он сказал бы, что все было совсем не так, но говорить он, увы, не мог — мешали сломанная шея и то обстоятельство, что он был мертв.
Той же ночью какие-то люди в черных масках ворвались в квартиру Свиста и вынесли оттуда все подчистую, не оставив даже мебели. Жену Свиста заперли в ванной, а самого Свиста, который пытался оказать сопротивление и даже ухитрился хорошенько приложить одного из грабителей, пырнули охотничьим ножом сначала в живот, а потом в горло.
Той же ночью, примерно в половине второго, полусонная дежурная сестра в приемном отделении института Склифосовского выдала позвонившей ей по телефону взволнованной женщине полную информацию о состоянии госпитализированного с ножевыми ранениями Николая Андреевича Аверкина. Состояние больного было тяжелым, но стабильным и не вызывало опасений за его жизнь. Аверкин начал идти на поправку, что очень обрадовало звонившую даму, которая представилась его женой.