Без любви жить нельзя. Рассказы о святых и верующих

Горбачева Наталья Борисовна

Процесс пошел, ежедневная норма «листажа» рассчитана…

И вдруг позвонил Сергей.

— Где ты? — обрадовалась я.

— Проездом… — сказал он усталым, тихим голосом.

— Ну, заходи, что ли…

Когда я увидела беглеца, весь вид выдавал серьезную болезнь. Мы по старой традиции почти молча попили на кухне чая. Я не стала его пытать о жизни: судя по состоянию, он все равно не сказал бы ничего вразумительного.

— Слушай, у тебя какие-то желтые глаза, — присмотрелась я.

— Это от усталости. У меня температура.

Шкала термометра мгновенно поднялась до сорока. Сергей

снова отказался от «скорой» и слег в «своей» комнате. На следующее утро его белки на глазах были ярко-лимонного цвета.

— У тебя желтуха, — испугалась я. — Она ведь заразная…

— Я сейчас уйду…

— Ну что ты несешь! Поздняк метаться! Тебя надо срочно в больницу, иначе загнешься!

«Скорую» он почему-то ненавидел. Сергей с трудом оделся, и я повела его в поликлинику. В регистратуре на нас сразу стали орать в три глотки, зачем пришли заражать всех, и вызвали «скорую». Врач спустилась вниз и написала направление. Его забрали.

— А мне что делать? — спросила я у врача.

— Ждите три недели, при первых признаках желтухи — немедленно в стационар, — ласково ответила та.

— А как-то обеззаразить помещение?

— Сделайте влажную уборку квартиры с хлоркой.

— А вы не должны? — поинтересовалась я.

— Обязательная санобработка отменена. Теперь спасение утопающих — дело рук самих утопающих.

Это были «лихие девяностые»…

Оставалось одно верное средство. Я заказала водосвятный молебен Спасителю и окропила квартиру святой водой и — Бог миловал — не заразилась.

Знакомые с радостью восприняли возвращение Сергея. Узнав о его болезни, давали мне на его лечение какие-то деньги — хотя у всех тогда было с ними туго.

Сергей пролежал в инфекционной больше месяца, к нему не пускали, я только регулярно возила ему фрукты и мед, все необходимое. Возвращаясь из больницы, садилась за свою писанину, как я называю свой писательский труд. Но как же трудно было сосредоточиться. По опыту я знала: когда пишешь, из дома выходить нельзя. Книги в буквальном смысле «высиживаются» и даже если хлеб кончается — приходится какое-то время жить без хлеба. А тут два раза в неделю в больницу — как на работу ездила…

Вернулся он из больницы совсем слабым, пришлось обеспечить ему усиленное питание.

— Видишь, Господь опять тебя вернул сюда, значит, что-то в Москве должно решиться… Ну, должно же, обязательно должно, — говорила я, хотя не видела никаких перспектив.

Повторилась та же история… Чуть придя в себя, он начал помогать нам с Анной Вячеславной, тосковал без работы. Я не могла заняться ее поисками, потому что снова оказалась в цейтноте. Мы только ходили вместе на всенощную и литургию в нашу церковь, где его принимали уже за своего… Сергей нравился всем. С ним интересно было поговорить на темы, совсем неизвестные московскому интеллигенту… Его заглазное прозвище «кнезь» так и прилепилось к нему.

Он опять был без денег, и это его, конечно, угнетало… Грузчиком устроиться не мог — врачи не разрешали, пока печень не восстановится. Я показывала ему доллары, которые МихАбр заплатил мне за роман, и убеждала:

— Есть пока деньги, не переживай. Ну что-то же должно произойти…

И оно произошло. Вернувшись однажды домой, я снова почувствовала в доме звенящую

тишину. Рванула дверь его комнаты — никого. Вещей его не было. Почувствовав неладное, я вернулась в свою комнату, полезла в коробку, где лежали все мои деньги, — там было пусто. Это был удар под дых. Не делай добра, не получишь зла — вертелось в голове. Мне было так плохо, что, забыв о ежедневном листаже, я побежала в церковь. Немного успокоившись по дороге, я вдруг поняла: в происшедшем не было случайности, потому что открылось Божие предвидение. Ненавистный МихАбр за предыдущий роман заплатил мне только часть гонорара и целых полгода, ссылаясь на разные обстоятельства, кормил меня «завтраками». А оказалось, он сохранял мои деньги… Я срочно вернулась домой, позвонила в издательство, меня соединили с директором. МихАбр, услышав мой срывающийся голос, вдруг сказал, чтобы «не дергалась», на неделе отдаст остальные деньги. Выходит, что и он был орудием Промысла Божия, а сколько я с ним ругалась…

Я старалась не думать о поступке Сергея: не могла ни осуждать его, ни оправдывать. На следующий день все-таки пошла на исповедь к одному нашему благоразумному батюшке, с младенчества воспитанному в священнической семье, — ему доверяла безоговорочно.

Когда он услышал краткую историю кражи, спросил:

— Значит, он знал, где деньги лежали?

— Знал, — вздохнула я.

— Ты и виновата. Разве можно так человека соблазнять!

— Да… Безумная глупость. Поэтому и прибежала на исповедь. Каюсь. Очень тяжело сознавать, что сама подтолкнула человека на смертный грех.

Священник накрыл меня епитрахилью, прочел разрешительную молитву и допустил до причастия. Немного полегчало.

Расслабляться было некогда — не написанными оставались еще полкниги. Как выручал теперь этот каторжный труд! Промыслительным было и то, что не было времени принимать «соболезнования», поэтому мало кому я рассказала о поступке Сергея. Пусть остается в памяти народа доброжелательным «кнезем». Те, кто узнали, конечно, возмущались. Но что толку от этого? Я чувствовала, как ужасно должно быть у него теперь на душе. Лишь бы не попал в какую-нибудь передрягу… Бог ему судья.

В глубине души я оставалась с надеждой, что он появится — и именно с деньгами, которые будут позарез нужны в какой-нибудь тяжелой жизненной ситуации. Он как бы взял у меня взаймы… Но постепенно и эта надежда угасла, я почти забыла о нем, лишь продолжала поминать Сергея, которого навсегда вписала в свой синодик.

Прошло лет десять. Моя близкая знакомая, иконописец, отправилась в один из далеких северных русских монастырей — ей позвонили, попросили приехать и взять на реставрацию несколько старых икон; она так и не поняла, кто порекомендовал ее настоятелю.

— И знаешь, кого я там видела? Ни за что не догадаешься… Там твой кнезь обитает, — вернувшись с Севера, доложила она.

— Как? — судорожно сглотнула я подступивший к горлу ком.

— Такой же кнезь, тонкий и стройный, только сильно похудел…

И она рассказала, что он был послушником в монастыре, работал на конюшне. Сначала она не могла понять, почему, завидев ее, парень сразу скрывался с глаз долой. Лицо знакомое — а вспомнить не могла, кто это… Только сев в поезд — поняла, что это Сергей.