Без надежды на искупление

Флетчер Майкл

Огонь, такой голодный и прекрасный. Она чувствовала, как его любовь окутывает и утешает ее.

Только что она всхлипывала, но, когда провалилась в забытье, на губах ее была довольная улыбка.

Гехирн очнулась и обнаружила, что пальцы у нее липкие от свернувшейся крови и что она нежно обнимает окоченевший труп молодого жреца с перерезанной глоткой. Она едва помнила, как добралась до храма Геборене в Унбраухбаре. Если повезло, то большая часть города огнем не уничтожена. Никогда еще раньше ей не удавалось зажигать пламя так легко. Ее бред набирал силу. Она спалила трех кригеров, каждый из которых, несомненно, сам был могущественным

гайстескранкен – пусть ей так и не довелось узнать, какого рода иллюзии владели ими, – и сделала это во сне.

Способна ли она контролировать то, что делает во сне? Могло ли быть так, что она сожгла еще кого-нибудь, сама того не заметив? О боги… Она с содроганием подумала о том, что каждый раз, когда во сне ей являлось бушующее пламя, человеческие тела исчезали в его языках, как дрова. Скольких она убила, сама не зная об этом? Если ее кошмары вырвались на свободу, то никто уже не будет полностью в безопасности.

«Может, поэтому Кёниг послал со мной кригеров?» Им поручили убить ее, пока она спит? Ей тогда снилось…

Нет. Это был сон.

Мысли ее ходили по кругу.

– Я нужна Кёнигу, – повторила она. – Он так сказал.

И все же такое объяснение казалось разумным. Если она сжигала во сне жрецов, Кёниг должен был убить ее. Он сделал бы это, поскольку не оставалось другого выхода.

«Нет, я нужна ему».

Наконец Гехирн решила, что это не имеет значения. Пока есть хотя бы какая-то вероятность того, что она нужна Кёнигу, она не должна его подвести. Она сделает то, ради чего он ее сюда отправил. Если он прикажет прикончить ее, когда она вернется, то, по крайней мере, она умрет с пониманием того, что была кому-то нужна и что не подвела его.

«Кёниг, я не обману возложенных ожиданий. Чего бы мне это ни стоило».

Оттолкнув от себя труп, Гехирн поднялась с кровати и понюхала воздух. Она проспала целые сутки, и уже снова всходило солнце, окутанное густыми облаками. Она ощущала его запах. Крадучись, пошла она по темным коридорам храма в поисках какой-нибудь одежды и набрела на прачечную, где по всему полу были раскиданы мантии и рясы. Казалось, что все эти вещи разбросал малыш, который катался по полу в истерике.

– Какие же несносные неряхи эти жрецы, – пробормотала Гехирн, подбирая одеяние себе по росту и чину.

Оставшиеся в живых стражники бросились бежать, когда она, закутанная в мантию жреца, вышла из храма Геборене. Она не обратила на них никакого внимания, поскольку ее слишком отвлекало пульсирующее давление, исходившее от спрятавшегося за тяжелыми тучами солнца. Оно только и дожидалось, когда можно будет выглянуть и оставить от Гехирн только пепел. Кожа ее, розовая, еще не до конца зажившая, болезненно ощущала прикосновение рясы. Вот единственное, чем она может заглушить желание присесть на корточки и заскулить в темноте.

Верховный жрец Кёниг отправил ее сюда на задание, а он не тот человек, чьи ожидания можно было бы не оправдать.

«Кёниг сказал, что я очень важна, что он нуждается во мне». Она крепко обхватила себя руками. Он назвал ее «мой старый друг». Вспомнив эти слова Кёнига, Гехирн успокоилась. Пусть он часто казался таким далеким, и ее постоянное стремление получать похвалу было ему противно, для Кёнига она имела значение. Из всех живущих только ему и еще Моргену оставалось до нее дело. Этого достаточно. Два человека – уже больше, чем у нее было, когда Кёниг привел ее в храм и дал ей смысл существования.

«Это

больше, чем я заслуживаю».

Гехирн последовала за витавшей в воздухе струйкой безумия туда, где жили здешние гайстескранкен. Как правило, психически нездоровые люди селятся в особых районах города, где их бредовые иллюзии не приглушаются и не ограничиваются вялой массой убеждений, имеющейся у психически здоровых людишек. В окружении нескольких сотен людей, лишенных воображения, возможности мелкого гайстескранкен, часто и так незначительные, могут совершенно сойти на нет. Для могущества требовалось верное сочетание дистанции, веры масс в это могущество и силы заблуждения. У большинства гайстес-кранкен способности определялись первыми двумя факторами. Но у таких людей, как Кёниг и Гехирн, все обстояло наоборот: их иллюзии были настолько сильны, что могли влиять на взгляды простых людей и даже определять их. Но во всем Унбраухбаре никто не обладал даже сколько-нибудь близким могуществом – если не считать того, кто прирезал всех тех жрецов.

Гехирн торопливо шагала по пустынной улице Унбраухбара. Долгосрочное планирование не относилось к ее сильным сторонам; огонь не располагал строить замыслы, он требовал немедленного удовлетворения. Она осмотрела дома местных гайстескранкен и нашла то, что искала. Дом зеркальщицы был большим, с пристройками, что явно свидетельствовало о ее богатстве и успехе. А признаки запущенности и разрушения говорили о том, что психическое состояние владельца дома меняется далеко не в лучшую сторону. Внешние стены покрывала мозаика из осколков зеркал.

Гехирн остановилась, чтобы разглядеть дом. Ни одно из крошечных отражений не передавало ее движений – а она уже шагала к главному входу. Некоторые из фигурок колотили со всей силы стеклянную стенку своей крошечной тюрьмы, а другие извивались среди языков пламени. От них всех доносился звук, похожий на какафонию далекой толпы, но едва ли его было можно расслышать сквозь городской шум. Гехирн махнула рукой своим маленьким отражениям: их нескрываемые страдания ее забавляли. Смерть она встретит в пламени. Все хассебранды заканчивали свою жизнь одинаково – отличалось только то, скольких им удавалось забрать из этого мира вместе с собой. Раз уж те, кого ты убил в этой жизни, служат тебе в следующей, Гехирн не слишком беспокоилась. Слуг у нее в Послесмертии будет более чем достаточно. Ее преследовало неясное воспоминание о сновидении: картинка выцвела, как цветной хл'oпок после множества стирок. Кто-то что-то говорил о Послесмертии, но она не помнила, кто и что именно он сказал.

Гехирн отбросила эту мысль. Когда тот день наконец наступит и она увидит последний огонь, она с готовностью встретит его, как встречала и все другие пожары на пути к нему. Быть поглощенным своей единственной любовью значило достичь такой гармонии, которую немногим доводилось испытать. От одной мысли об этом последнем тепле Гехирн ощущала влажную и теплую волну возбуждения.

Она снова посмотрела на отражения. Их хаотичное поведение говорило о том, что она отыскала тот самый дом: здесь живет зеркальщица, достигшая вершины могущества, но все же сохранившая какую-то толику разума. Она уже катилась по наклонной, теряла контроль, но все же была в состоянии рассмотреть то, что кроется в глубине отражений. Хассебранд не упустила из виду, что возросло и ее собственное могущество. Она помнила, что когда-то сжечь человека дотла было для нее непосильной задачей. А теперь это легко.