Без права на помилование
Шрифт:
— Изюм — это под Харьковом. Полдня добираться. Да уже сутки миновали. Или утюг перегорел, или дом — угольками, чего пороть горячку. А мы сейчас еще по рюмашечке!
Она начала собирать со стола грязную посуду.
— Спасибо, сыт! И так мы с вами на радостях-то перебрали. У Дементия завтра печенку вздует, у меня сердце отзовется... Не умеем мы беречь свое здоровье.
Как не хотелось Дрониной отпускать от себя Юлиана Ивановича! Но силой гостя не удерживают. (Попробуй-ка справиться с этим бугаем!).
Она
— Харитоныч, давай проводим. Человек впервые на поселке, еще заблудится, — предложила она.
Но Юлиан Иванович не хотел стеснять хозяйку:
— Не волнуйтесь, Дарья Семеновна, за ласку, за внимание спасибо. Тут у вас все дороги ведут на автостанцию. А уж там я какую-нибудь машину подряжу. Вы без меня Дементия не обижайте!
— А когда я его обижала?
На том они и расстались. Юлиан Иванович поцеловал руку хозяйке, как настоящий кавалер, и ушел в ночь, в темноту, которую где-то далеко в конце неширокой, заросшей тополями улицы разрывал свет фонаря. Там и мелькнула последний раз коренастая фигура гостя.
Вернулась Дарья Семеновна в дом и начала колдовать на кухне. В старой деревянной ступе, стоявшей на буфете, хранились лекарства, которые надо было держать подальше от детей. Домашняя аптечка. Там лежал димедрол в порошках. Остался от тех времен, когда приезжала навестить ее сестра покойного мужа, женщина нервная, спать не могла без порошков...
Засыпала Дарья Семеновна все тридцать штук в бутылку с водкой. Расколотила, разбултыхала. А когда муть осела, процедила через тряпочку-дерюжинку.
— Я тебя, Хрыч чертов, «пригладырю»!
Заменила на столе тарелки, подрезала в салат помидоров, подлила подсолнечного масла.
— Присядь, — пригласил ее Дементий Харитонович, пододвигая поближе к себе стул.
Она присела. Он обнял ее за плечо.
— Удобный ты для жизни человек, — начала разговор Дарья Семеновна. — Работящий, тихий... Пенсия шахтерская. А в друзьях у тебя какой-то сектант. Чего он все про бога да про божий промысел?
— Перепахала его жизнь, — ответил тихо Дементий Харитонович, думая о чем-то своем. Положил себе на колено маленькую ручку Дарьи Семеновны и стал поглаживать. — Многие меня любили, — признался он, — да только душа ни к кому не прикипала... до тебя...
— Расхвастался, кобель! — невесело усмехнулась Дарья Семеновна. Легко освободилась от рук Дементия и налила из «заповедной» бутылки полстакана водки. — Так и ты у меня — не первый. Только я своих любила. И не их — себя хоронила в тех двух могилах. Но время быстро врачует бабье сердце. Накачает тоской — белый свет не мил. И во сне спокоя нет. Все он и он... Замуж второй раз и вышла, чтобы не чокнуться. А после второго — тебя долго выбирала. Как считаешь, повезло мне? Или промахнулась? — не без наглости спросила она, ища взглядом глаза Дементия.
А он был мягок
— Носит судьба-судьбинушка человека по белу свету... — Голос Дементия Харитоновича отдавал хрипотцой. Это от внутреннего напряжения. — Ловишь счастье, закинув в море-окиян удочку, а какая-то малявка обдирает насадку до крючка. Смыкнул — и нет ничего. Под счастье надо бы завести трал, чтобы все житейское мере процедить. Сидишь с удочкой и ждешь, что приплывет. Все случайное... Подсек, а оно лишь кошке в утеху.
— Что-то ты, Дементий Харитонович, запел заупокойную! — съязвила хозяйка.
Повертел-повертел Харитеныч стакан с водкой в руке, грустно полюбовался им.
— Тебя, дуреху, жалко.
— Считаешь, что я с тобой промахнулась... — сделала вывод Дарья Семеновна.
— Нарежусь я сегодня! Налей-ка по венчик, — подставил он стакан.
— А печенка-селезенка? — спросила Дронина, наливая. — Выпьем водочки, закусим холохолом... — дразнила она.
Дементий Харитонович оставил стакан в покое, вдруг схватил Дарью Семеновну обеими руками за плечи, сжал. В карих глазах вспыхнуло по крохотному пожарчику.
— Могла бы уехать со мною на край света? — задышал он ей страстно в лицо.
— Где он, край-то! — попыталась она стряхнуть тяжелые руки со своих плеч. — Земля круглая. Глядят на нас из Америки и говорят: «На краю света».
А Дементий Харитонович вел свое:
— Прямо сейчас! Разбудим сына — и до утра нас нет! Проживем! О деньгах не тужи.
— Я уехала с милым, а мне мои подруженьки по магазину сделали недостачу, тысяч на пятьдесят. И пойдет за Дарьей Семеновной следом розыск.
Как-то трубно, словно раненый мамонт, очутившийся в западне, взревел Дементий Харитонович. Отпустил женские плечи и влил в себя водку, будто умирающий от жажды странник холодную ключевую воду.
Выпил до капли, поставил стакан донышком вверх.
— Чего я тебя раньше не встретил? Лет двадцать пять тому! Может, другим бы человеком стал...
— Тебе повезло, что ты меня не тогда встретил... У меня был Костя, да и у тебя жена...
Дементия Харитоновича начало вдруг корежить, крутить, будто в него воткнули два провода с высоким напряжением.
— Была у старого кобеля хата! Веревкой называлась! — пробурчал он злобно. — Я вор! — ударил себя в грудь кулаком. — Пятьдесят семь лет топчу землю, двадцать восемь на тюремных нарах загорал. Там и печенку в карты проиграл, — пояснил он, догадавшись по выражению лица Дарьи Семеновны, что она его не понимает. — А то, что от тюрьмы уцелело, — в водке утопил. И вместо печенки — квашня у Жоры-Артиста.
Сказанное им уже не могло ее удивить, — это не было новостью. Но Дарья Семеновна сделала вид, что не верит.