Без права выбора
Шрифт:
— Катя, вы рожали в перинатальном центре? Кто был ваш врач, помните?
Она отошла от меня и вернулась к столу, взяла бумаги и снова принялась их внимательно изучать с задумчивым выражением лица.
— Я не помню фамилии. Я… – хотела сказать, что ничего не помнила, но это было не так.
В память впечатались не фамилии или лица врачей, а светло-бежевые стены и белый потолок, с которых я не сводила заплаканных глаз.
— Наверное, это какая-то ошибка… У вас в карточке везде стоит Титова Екатерина Петровна, а в заключении УЗИ и в выписках из роддома стоит «Титова Е.А.», – сказала она немного
— Я смутно помню те дни. Урывками. На второй день у меня открылось кровотечение, меня снова оперировали. Кажется, ставили дренаж… Было больно, но не так, как от мысли, что моего ребенка не спасли, – напряглась, пытаясь вспомнить манипуляции врачей. – В выписку я заглянула намного позднее. Уже дома. И в тот момент думать о том, что еще и лишилась возможности стать матерью, идти это выяснять... Вы знаете, я смирилась. Решила, что мне легче принять все, отгородившись от воспоминаний. Я больше не проходила обследование по этой же причине. Морально это очень тяжело...
— Матка на месте, Катя. С одним из яичников не все хорошо, но серьезных патологий я не вижу, чтобы ставить вам диагноз бесплодие. Произошла ошибка. Грубая ошибка. Могу понять ваше горе, но ваше безразличие к вопросам своего здоровья – нет, – она покачала головой.
Перед выпиской врачи сказали, что я не смогу больше иметь детей, что мне все вырезали. Я заблокировала эти мысли, а потом занималась похоронами ребенка. Как можно меньше хотелось думать о том, что стала неполноценной женщиной. И без того тот период дался очень и очень тяжело.
— Так… – протянула она. – Вытирайтесь. Какой сейчас день цикла вы, конечно, не знаете?
— У меня нет менструации. Я ее и не ждала, это ведь невозможно без матки...
— Семь месяцев? – она поджала губы. – Это большой срок. Смерть ребенка, вы очень худенькая, низкий гемоглобин… Это может быть гормональный сбой. Пока у меня не будет на руках всех ваших анализов, я не смогу подобрать лечения и контрацептивов. В вашем роддоме произошла какая-то ошибка. У вас все женские органы на месте. Да, есть отклонения от нормы, особенно с левым яичником, но современная медицина творит чудеса. Вы еще обязательно будете мамой.
В груди стало больнее, нежели когда я переступила порог кабинета. Мысленно уже настроила себя на бездетную жизнь. Смирилась с этим. Давать надежду отчаявшейся женщине слишком жестоко, если потом она окажется ложной.
— Я смогу иметь детей? – этот вопрос сам сорвался с языка.
— Вполне. Но сейчас я бы подобного не рекомендовала. Оптимальный срок после операции кесарева сечения – от полутора лет и более. К тому же в левом яичнике необходимо удалить кисту, пройти лечение. И потом уже можете думать о детях.
Женщина вернулась за стол, долго расписывала что-то в карточке, а затем протянула мне листок с графиком посещений.
— Жду через три дня на анализы. Затем назначу лечение, выберем дату для удаления кисты. Затягивать не стоит. Контрацептивов пока тоже не назначаю, лучше предохраняться презервативом.
—
— Очень маленький, но вполне реальный, – улыбнулась она.
Я испытывала странное ощущение. Это была не радость, но внутри появилось какое-то легкое чувство. Надежда? Ведь я уже смирилась, что мамой больше не стану, и всерьез подумывала о том, чтобы взять малыша из детдома. Да что там, я совсем запрещала думать себе о детях...
— Спасибо, – внесла напоминание о посещении клиники в телефон и, попрощавшись с врачом, вышла из кабинета.
Чувствовала себя так, словно меня приложили чем-то тяжелым по голове. Я решила не тешиться никакими надеждами, потому что стоит только начать о чем-то мечтать, как потом эти ожидания разбиваются, принося сильную боль. Но сегодня же скажу Родионову о том, что с моим бесплодием все под большим вопросом. Сомневаюсь, что он хотел бы нежелательной беременности, как и я. Мне было страшно вновь пережить тот кошмар, а в случае, если снова потеряю ребенка или меня заставят от него избавиться… Я этого просто не переживу.
32
Катя
Всю дорогу до Коломны, я смотрела в окно отсутствующим взглядом. Даже толком не видела ничего, разглядывая темную точку на стекле и постоянно думая о визите в клинику. Мне нужно съездить в роддом и поднять архив. Не знаю, что я там надеялась выяснить. Сомнений в том, что ребенок умер у меня не было, а вот ошибка в анализах… Как их могли перепутать? Другая бы на моем месте радовалась, и я конечно была этому рада, но почему же так все сложилось… Эти мысли теперь не давали покоя. Умом понимала, что не стоит ничего ворошить, а сердце болело. Ведь я полгода жила в таком кошмаре, что врагу не пожелаешь.
— Приехали. Я останусь ждать в машине. Если что, звони.
Взяв пакеты с разрешенным набором продуктов и вещей, вышла на улицу. Если бы Марат или Родионов сказали о свидании с отцом раньше, то заранее съездила бы на квартиру и взяла фотографии, которые собиралась отправить ему в письме. Я часто писала папе, раз встретиться не получалось.
Ноги подкашивались от всех новостей, свалившихся на меня за одно утро. Я очень волновалась перед встречей с отцом. Меня проводили в камеру и оставили одну. Каждая минута казалась большим испытанием перед предстоящей встречей с отцом. Мне было так больно от того, что смерть пьяного отморозка, реально виновного в аварии, в итоге повесели на папу... У нас была прекрасная семья: любящая, крепкая столько планов впереди, а все изменилось в один миг и пошло наперекосяк...
Послышались шаги в коридоре, сердце бешено забилось в груди. В дверном проеме появилась ссутуленная фигура отца. Ему расстегнули наручники, а я, словно завороженная, наблюдала за ним. Он постарел за полтора года, что провел в заключении. В черной затертой форме я больше не угадывала прежнего жизнерадостного человека.
— Катюша, дочка... – услышала знакомый голос и резко пришла в себя.
Бросилась к нему и повисла на плече, как в детстве. Крепко обняла, и мы стояли с ним так несколько минут. Я плакала, хотя обещала себе этого не делать. Папа остался моим единственным близким человеком. Последним, кто примет меня любой, каких бы ошибок я не допустила в жизни.