Без тормозов
Шрифт:
— Так ты ж его еще не видела…
— Какая жалость — я забыла свой микроскоп дома. А без него — извини. Вряд ли я что-нибудь увижу! — Брюнетка одарила его уничижительной улыбкой и отвернулась, показывая, что разговор окончен. Барсук сокрушенно вздохнул.
— Агрессия — признак неудовлетворенности, — заметил он, убираясь прочь от Волынской. — Может, над этим тоже стоит задуматься?
Архитектор подошел к расстроенному толстяку и положил на его плечо руку в перчатке с обрезанными пальцами.
— Брат!
Матадор, услышав это, возмущенно заорал:
— Барсук! Не надо! Не разрешай ему! Ведь опять все рыдать будем от его музыки!
— Ничего ты не понимаешь в классике, парень, — отозвался Архитектор, влезая в мотоцикл бородача и щелкая кнопками. Ритмичный вой электрогитар и буханье ударной установки стихли, уступив место размеренному звучанию фортепиано. — Ведь нет ничего полезнее для пищеварения, чем Бетховен.
Матадор под смех Барсука и Каракурта, которых смена композиции вполне устраивала, зарычал и принялся с удвоенной силой кромсать сучковатые пеньки топором, словно собирался зимовать на этой поляне и опасался замерзнуть.
Примерно через час, по достоинству оценив кулинарные способности Викуси, которая щедро разливала по мискам аппетитную походную похлебку, байкеры по инициативе Матадора решили поразвлечься, демонстрируя свое мастерство в конкурсе «сосиска». Громов знал, о чем идет речь. Ему и самому не раз приходилось участвовать в такого рода развлечениях. Конкурс заключался в том, что нажопнице нужно было на ходу откусить сосиску, привязанную над трассой на веревочке.
Матадор первым оседлал свой байк. Роль нажопницы выпала Эшли. Девушка заливалась звонким смехом, готовясь к качественному исполнению трюка. Матадор только пьяно ухмылялся.
Солнце входило в зенит, воздух неподвижно висел между ветвями деревьев, наполненный запахами костра и зеленых листьев. Расстелив на траве одеяла и туристические коврики, Тайсон и Каракурт вповалку рухнули на них, весело тиская Викусю за нескромные места. Та, хохоча, отбивалась, впрочем, нехотя. Барсук, укладываясь рядом, ворчливо заметил, что нехорошо так себя вести на глазах у его разбитого сердца. Это заявление вызвало бурю восторга. Девушка тут же оставила своих кавалеров и кинулась утешать «несчастного обиженного Барсучка».
Громов, понаблюдав за этой сценой, понял, что действительно спать здесь соберутся нескоро. Виктор оглянулся на стоявшие поодаль мотоциклы и, вежливо сославшись на вторую уже по счету бессонную ночь, отправился подремать вблизи своего байка. Да так было и спокойнее — Громов ни на секунду не забывал, чей это байк и сколько он стоит.
Бросив на землю спальник, Виктор, не расстегивая его, улегся сверху. Сквозь редкие промежутки в кронах деревьев проглядывало лазурно-синее небо. «Красиво!» — подумал он и
Что-то легкое коснулось его лица. Не размыкая ресниц, Громов пошевелил носом. Прикосновение повторилось снова, едва не заставив парня чихнуть. На этот раз Виктор сонно приподнял одно веко, пытаясь установить беспокоящую его причину. В десяти сантиметрах от его глаза колыхалась упругая, обтянутая тонкой синей тканью женская грудь с бесстыдно выпирающим темным соском.
«Эльвира, — обреченно подумал Виктор, который уже почти отошел в мир грез и сновидений. — Опять ей что-нибудь понадобилось».
Волынская, улегшаяся рядом бесшумно, как кошка, продолжала щекотать ноздри байкера травинкой. Ей было весело. Потеряв терпение, Виктор цапнул назойливый стебель зубами и, дернув головой в сторону, выдернул его из рук брюнетки. С силой выплюнул его подальше и опять попытался заснуть, стараясь не думать о том, как выглядит Эльвира без одежды.
Девушка озорно рассмеялась, тряхнув распущенными волосами, и положила мягкую ладонь Виктору на живот. Громов чуть не подпрыгнул от неожиданности, но остался лежать в прежней позе с запрокинутыми за голову руками. Только непроизвольно напряг мышцы.
— Какое у тебя тело красивое! — восхитилась Волынская, гладя его по вздувшимся квадратикам брюшного пресса. — А у меня тоже такие есть…
Опираясь на локоть одной руки, второй она задрала синий топик, демонстрируя свой плоский загорелый живот. Приподняла слишком сильно — тяжелые груди чуть не вывалились наружу.
Громов, не удержавшись, окинул взглядом лежащее рядом соблазнительное тело и сглотнул. В горле немного пересохло.
Заметив, что он отреагировал на ее действия, Эльвира склонилась к его лицу:
— Может, отойдем подальше? Я не хочу, чтобы эти неандертальцы видели, как мы занимаемся любовью…
Глава 27
Лежать на опавшей хвое под раскидистой елью было страшно колко и неудобно. Предусмотрительный Монгол подложил под себя свою темно-серую ветровку из плотной ткани и чувствовал себя более-менее комфортно. А вот толстяку в простой хэбэшной рубашке с короткими рукавами приходилось несладко. Осторожно кряхтя, он то и дело принимался шуршать и ворочаться.
— Слушай, ты, бурундук хренов! — зашипел на него в очередной раз долговязый, отрываясь от окуляров морского бинокля. — Кончай копошиться! Услышат ведь!
— Тебе легко говорить, — жалобно пискнул тот.
— Это тебе должно быть легко — вон сколько жира! Мягонько, наверное, на пузе лежать.
— Делом займись, шутник, — насупился Коржик, но шуметь перестал.
Монгол снова прильнул глазами к стеклам:
— Наконец-то нажрались, сволочи, — шепотом сообщил он увиденное. — Спать собираются!