(Без)условная любовь
Шрифт:
— Мы бы даже скорую впустить не смогли. Дверь пришлось бы вырезать. Ты очень рисковал.
— Я бы еще раз рискнул, Катя, — игривое замечание получило максимально честный ответ. Тела были еще полуголыми, а вот души — полностью. — Ты просто, видимо, не понимаешь, насколько я любил тебя тогда. И сейчас люблю. Я бы вплавь за тобой. Веришь?
От его слов мурашки по рукам пошли, и желудок в узел. Ушами женщины любят. Ушами. Но только искренность эти уши берет. И души тоже.
— Верю. Я тоже, — Катя сделала шажок навстречу, сократив
На руки подхватил, сел снова, целовались упоительно, как он ее по сантиметру изучал, так она его теперь. Не боялась, не стеснялась, дрожала, но шла вперед… На кровать толкнула, сама с ремнем справилась, выцеловывать начала узоры — на губах, шее, груди… Да только недолго музыка играла, Андрей перекатился, сверху оказался, одной своей рукой обе ее зафиксировал над головой где-то, застыл на мгновение, проверяя, что скажет… Она ничего не сказала, только дышала тяжело, глаза широко открыты, грудь вздымается, губами к его губам тянется, телом к телу…
— Хочу тебя, Веселов, — ни в словах не стеснялась, ни в действиях.
— Знаю, — он и не сомневался. Пожалуй, не уйди он так глупо, неправильно ход с примеркой ночнушки развратной расценив, по поведению ее понял бы, что никакой Питер им не страшен. Только собственные сомненья.
Сейчас их не было. Были они, их губы, руки, тела, вздохи и взлеты. Пьяные поцелуи и поволока на глазах, прогиб в спине, стремление двигаться навстречу до бесконечности… Доверие.
Ее первый раз, его первый по любви.
Ее голова снова лежала на его груди. В темноте, на фоне окна видна была игра в переплетенье пальцев. Сначала он ведет в этом танце рук, потом она. Снова он. Она. Улыбаются, прижимаются тесней, молчат…
— Нам завтра на дачу надо будет съездить… — Катя первой заговорила. Вспомнила вдруг, что существует завтра. Существует дача. Существуют люди…
— Зачем?
— Познакомишься со всеми… Снова. У папы спросим, зачем соврал… Да и… У нас праздник завтра большой. Марина с дедушкой Сережу забирают. Сына своего. Приемного…
— Так может я в другой раз как-то? — Андрей не против был и завтра, да только… По всей видимости Марк Леонидович будет не слишком рад такому гостю. Зачем человеку настроение портить?
— Я завтра хочу. Не могу терпеть, — Катя потянулась к его лицу, поцеловала. Долго, закрыв глаза, пытаясь как можно лучше его губы на вкус распробовать.
— Значит, завтра. А послезавтра к моим съездим. Мама скучает по тебе… — Катя зарделась, улыбнулась… — А после Америки твоей рванем куда-то… Куда хочешь?
— Неважно…
— Вот и мне неважно. Туда и рванем, значит.
— А учиться кто будет? Работать? Кота кормить?
— Кот с нами поедет. Паспорт сделаем ему, будет у нас Кот-путешественник. Работать я и удаленно могу, а учиться… Поступим… и можем себе позволить отдохнуть…
Катя
— Я Алису Филимонову встретила. Просила простить ее.
Андрей хмыкнул, приподнялся чуть, руку за голову закинул. Котеночек и «БЕЗУСЛОВНАЯ» оказались будто у Кати на ладони, она расхрабрилась — стала пальцем по узору водить… Против царапин особенно усердно, как бы пытаясь их стереть.
— Она все вовремя делает… Удивительная девушка… Хотя ей ведь и спасибо сказать можно… Если с натяжкой…
— Разве что с большой, — Катя оставила в покое Котеночка, снова на груди у Веселова устроилась, обняла, что есть мочи. — Если бы ты тогда насмерть разбился, я бы тоже умерла.
— Ты меня не знала еще тогда.
— А все равно умерла бы. Чувствую.
Глупости, конечно, но Андрей не спешил отмахиваться от этих слов легкомысленно. Катя же продолжила:
— Если бы не ты, Андрей Веселов… то никто.
— Если бы не ты, Катя Самойлова… то не жизнь.
В ту ночь родились уже новые клятвы, которые снова доказали: признаваться в любви можно по-разному, совсем не обязательно произносить при этом те самые три заветных слова…
Андрей сладко спал, перевернувшись на живот, повернув голову будто специально так, чтобы Кате удобней было его разглядывать… И она разглядывала… Ночь вспоминала, улыбку изо всех сил сдерживала, разглядывала…
Она чертовски долго шла к этому утру, не простила бы себя, если проспала бы. На часах восемь всего, впереди важный, насыщенный день, а она смотрит и думает — сейчас разбудить или позволить поспать еще? Решила пожалеть…
С кровати встала, хотела в простынь завернуться, да только он все их под себя подгреб, не вытащить было, пришлось снова пользоваться его рубашкой, носом в ворот зарываться, вдыхать жадно… Господи, теперь ведь все его туалетной водой пахнет. В ее квартире, в его, вся одежда, ее тело. И горит все, снова к нему хочет, не понимает, зачем уходить…
Катя успела тихонечко принять душ, кофе сделать на его кухне, насладиться им, глядя на тот же вид, что открывается из ее окна, но этажом ниже…
Хорошо, что телефон с собой взяла, потому что ровно в девять он ожил. Питер звонил… А она и забыла совсем, что вот уже третий день никак поговорить с любимым чехом не удосуживается, но он ведь переживает…
Катя прикрыла дверь, убедилась, что рубаха застегнута, не выглядывает ничего лишнего, прислонилась к столу, включила видеосвязь…
— Китти! Ты наконец-то взяла трубку, о, моя любовь! Я так переживал за тебя! Как все прошло? — Питер был привычно громким и эмоциональным. Если у Кати спросили бы, что она знает о пятидесяти оттенках, она вспомнила голос друга. В нем были все пятьдесят, причем сразу. Он журил, хвалил, волновался и чувствовал облегчение одновременно.