Без выбора
Шрифт:
Глянет на сию картинку, положим, герой писателя Дьякова ("Повесть о пережитом"), сплюнет: дескать, бред мракобесный. Но выжить надо. По идейности "стукнет" на кого-нибудь слегка и пристроится в хлеборезке, где уж точно не пропадешь.
Глянет герой Шаламова, отмахнется только. "Ерунда, - скажет, - не сбегу - не выживу!"
А вот солженицынский герой, Иван Денисович, он едва ли будет столь категоричен. Покачает головой: мол, кто знает? Все ж Божий человек сие придумал... Только известное дело - на Бога надейся, да сам не оплошай! А пирамидку на всякий случай зарисуем на бумажке да заныкаем понадежнее...
Неизбежность краха коммунистического режима в зонах была вещью бесспорною. Спорными были сроки. И не удивительно! Вокруг
"Ильич! За что же ты боролся..."
Повторюсь. Мои зоны и тюрьмы были уже иными, но я застал и предания, и сказания, и пророчества, и молитвы о погибели государства, "измывающегося над людьми похужее, чем над скотом безмозглым".
Боже, сколько было их, пророков, уже в мое время! Какой только год очередной не попадал в "тот самый, когда..."
Печатал в "Юности" рассказ о реальном человеке - А.А. Петрове-Агатове, который истово уверовал, что 1969-й - год коммунистического краха. Никаких деталей. Детали его не интересовали. Но точно он знал одно: что не позже мая шестьдесят девятого над нашими мордовскими лагерями спустится десант и всех нас вывезут на свободу! И не в "большую зону", где поражения в правах, запрет на места жительства и работу по профессии, надзоры гласные и негласные, - нет! Мы станем свободны, как птицы, и всякий сполна еще успеет насладиться счастьем жизни. Ему, А.А. Петрову-Агатову, за много лет до того еще на Колыме было видение. Верил. И многим запудрил мозги...
* * *
Эта глава о лагерной эсхатологии. Но вот история, случившаяся с человеком, который уже отбыл свой немалый срок, пожил в "большой зоне" и понял, что единственное ему место - в монастыре. Постригся. Любим был и собратьями по монастырю, и людьми мирскими, и бывшими солагерниками. Особо, по-любовному, был привечаем в семье Ильи Глазунова, где мы с ним и встретились впервые, поскольку сидели в разные времена.
Однажды уже как-то говорил, что люди, пришедшие к Православию в лагерях, где и тексты необходимые были в большом дефиците, и батюшка не всегда под рукой, чтоб направить ход мыслей и порыв душевный по верному руслу, а "самотолковцев" всяких полно, особенно из бывших марксистов... Иными словами, непросто это было - в зонах, где тексты религиозные изымались как антисоветчина и "отцы-опера" следили, чтоб иной "не шибко-то в религию зарывался" - непросто было выстроить в душе истинное отношение к Богу...
Тот, о ком рассказываю, вроде бы избежал "отклонений", многим свойственных, потому и принят был Церковью уже как полностью зрелый, как свой, и в пострижении помех не имел...
Но вот однажды, придя очередной раз в гости к Глазуновым, под большим секретом признался сперва только им двоим, что два года внимательно читал Священное писание и Отцов Церкви и открыл-обнаружил чрезвычайное: что скоро, а именно двадцать девятого октября 1979 года, в одиннадцать часов вечера Господь единым тайносвященным действом Своим "прекратит коммунизм", восстановит православную монархию, и не кому-нибудь, но именно ему (жив и здоров человек, имя изменю - положим, Николай) так вот, именно ему торжественно вручит скипетр державный, и быть ему, Николаю, новым русским государем.
И Илья Сергеевич, и жена его Нина, любя этого славного человека, забили тревогу. Ведь прямой путь
Уверенность Николая в своем открытии была непоколебима, а дата - не больше недели оставалось. Глазуновы избрали единственно верный вариант реакции: "поверили", надеясь за короткое оставшееся время каким-либо способом повлиять, воздействовать..
Николай попросил Нину сделать кое-какие приготовления для его скорого восшествия на престол. А именно: купить (сам-то был нищ) соответствующий материал и сшить трехцветный русский флаг размером три на четыре метра. Нина купила и сшила. Еще попросил отыскать граммофонную пластинку с исполнением "Боже, царя храни", и чтоб исполнение качественное. Илья Сергеевич отыскал. Затем Глазуновы убедили Николая, что круг посвященных необходимо расширить. Тогда в этот круг попали Виктор Бурдюк, глава многодетной православной семьи, отец Дмитрий Дудко и я.
Но проблему "расширения круга" Николай понял несколько по-своему. Пошел на Лубянку, добился приема у достаточно высокого чина и дружески, истинно по-христиански посоветовал "органам" покаяться в содеянных за десятилетия грехах и не откладывать сие покаяние надолго, ибо времена рядом. Его даже не задержали.
В назначенный день, двадцать девятого октября, на квартире Глазунова собрался своеобразный "штаб по спасению". По разработанному плану Виктор Бурдюк должен был завезти Николая к себе домой за несколько часов до "часа X", "укачать" его хорошей порцией снотворного под предлогом краткого отдыха пред вступлением на престол... Нас же более всего беспокоил час пробуждения. С такой-то уверенностью в неизбежность события проснется человек, а ничего не происходит! Как отреагирует психика? Рядом на подхвате был знакомый психиатр, впрочем, как многие психиатры, и сам не без "привета".
Мы сидели за столом в мастерской Глазунова, и отец Дмитрий через каждые полчаса звонил Бурдюку - как он там? Пока спит - отвечал Бурдюк. На всякий случай по общему решению надумали спящего Николая вывезти подальше из Москвы, что и проделали.
В итоге, проснувшись утром следующего дня, Николай, к общей радости, никакого шока не испытал, помолившись, не шибко-то сокрушаясь, признался, что, видимо где-то ошибся в расчетах, чем и займется немедля по возвращении в монастырь. На том все и закончилось. После никаких поползновений на пророчества за ним не наблюдалось.
Я говорю здесь о "лагерной эсхатологии" как о явлении, заслуживающем и внимания и понимания в пику тем бывшим советским и полусоветским, кто по прошествии лет склонен отмахиваться от темы, как от некоего, скажем, всего лишь досадного и неприятного эпизода в истории "Великого государства", ни в коей мере не определяющего нравственно-исторические параметры русского социалистического опыта. Имея достаточно реальное представление о "величине и значимости" ГУЛага, берусь утверждать, что без него, без этого "эпизода", невозможны были бы ни воистину ошеломляющие успехи в промышленном развитии страны, ни Великая Победа, ни скорое послевоенное восстановление. И это так легко доказуемо, что и тратить время на то не стану.
Советское государство не вышло бы на те впечатляющие позиции по экономической и военной мощи без "врагов народа", так же как фашистская Германия в кратчайший срок не превратилась бы в процветающее государство на предвоенный момент, если бы идеологически обработанное население ее не было психологически настроено на присутствие вокруг нее "народов-врагов".
За все приходится платить. Те же Соединенные Штаты, поимевшие трамплином в "первоначальном накоплении" негров, - их проблемы еще впереди. В одном, по крайней мере, моменте негры уже отыгрались на своих бывших рабовладельцах: они начисто "сожрали" культуру "Новой Англии", ту культуру, каковую унаследовали у Европы переселенцы и долгое время пытались ее сохранить и даже развивать... Теперь это всего лишь "кантри"...