Безатказнае арудие
Шрифт:
На вершине рваной гряды росли деревья, а сама гряда неровными зубцами опоясывала огромную чашу Комнаты Вулкана, дно которой постепенно поднималось все выше и выше, достигало уровня деревьев, а потом – прямо перед конвоем – переходило в нетронутые стены крепости Серефа, которые (в одних зияли огромные окна и фонари, другие были глухими, третьи – отполированными, четвертые шероховатыми настолько, что их припорашивал снег или покрывали побеги высокогорной сине-зеленой бабилии), пронзая облака, уходили в небеса.
Сессин теперь смотрел вверх, почти задрав голову. Он пытался разглядеть
Таинственная вершина замка пряталась в облаках, и Сессин печально улыбнулся про себя, как вдруг обзор ему перекрыло очередное облако пара и зловонного дыма. Граф на мгновение сосредоточился на образе этих огромных стен вдалеке и сморщил нос, когда пары и газы обволокли его медленно двигающуюся машину. Он извлек из отделения на внутренней стороне крышки люка всеполосный полевой бинокль и снова обозрел окрестности, но через бинокль видимость и в особенности ощущение масштаба были совсем другими.
Он утешал себя тем, что находиться в этих облаках пара безопаснее, чем на открытом пространстве. Он спрашивал себя (как и всегда, достигнув определенной точки одной из этих развлекательных панорам), является ли он только наблюдателем или еще и объектом наблюдения.
Он знал, что у короля есть свои шпионы, размещенные в башнях и на высоких стенах, чтобы вести наблюдение за открытыми пространствами внизу и докладывать обо всем замеченном армейской разведке; он не сомневался в том, что инженерам тоже пришла в голову подобная мысль. Он опустил бинокль. Вулканический туман, казалось, не собирается рассеиваться – наоборот, становился все гуще и зловоннее.
Внизу в машине всплеснулся шум, потом кто-то заговорил, словно поступила эхограмма. Конвой должен был соблюдать в пути режим молчания, хотя армия и могла связываться с ним по трансляции. Это означало, что все люди находились в одиночестве в собственных головах или по меньшей мере в собственных машинах. Оказаться в армии означало потерять неограниченный доступ к базе данных; вся информация проходила через армейскую сеть связи.
Невозможность контактировать с близкими расстраивала солдат, непривычных к войне и с младых ногтей имевших возможность связаться с кем угодно через базу, но по крайней мере в большинстве других частей они могли таким образом общаться друг с другом. На время данного задания им было запрещено даже это, так как существовала опасность, что они могут выдать себя, и потому имплантами было разрешено пользоваться только внутри закрытых транспортных средств.
Сессин оглянулся на бульбовидное рыло транспорта с припасами сразу же позади него, перекрывавшего дальнейший обзор, спереди он тоже мог видеть только заднюю часть груженного оружием химерика. Он нырнул внутрь своего камнехода и захлопнул крышку люка.
Внутри камнехода было тепло, пахло маслом и пластиком; за два дня, что прошли со времени их выезда из новопостроенного гидроватора у раздвижной плотины против крепостной башни, он успел привыкнуть к ворчанию двигателя,
Сессин расположился на командирском сиденье и снял перчатки.
– Люк закрыт, – сказал он.
– Так точно, закрыт, сэр, – кивнула капитан камнехода, повернувшись через плечо.
Водитель рядом с ней крутил баранку машины, не сводя глаз с четкого изображения местности впереди на экране всеполосного дисплея.
– Связь? – спросил Сессин у связиста. Молодой лейтенант кивнул. Его трясло. Вид у него был испуганный, кожа посерела. Что же это за новости такие, подумал Сессин, и у него засосало под ложечкой.
– Получили, сэр, – сказала капитан, не отрывая глаз от экрана. – Новый код – рутина.
– Рутина? – переспросил Сессин, разглядывая перекошенное страхом лицо лейтенанта. Что тут происходило?
– Я… я слышал… – начал связист, потом проглотил слюну. – Я слышал и кое-что еще, сэр. По жесткому каналу машины. Сведения разведки, – заикаясь произнес он. Он облизнул губы и положил трясущуюся руку на консоль аппарата.
Капитан заерзала на своем сиденье, нахмурилась.
– Что?
Лейтенант взглянул на нее, потом сказал Сессину:
– У них наблюдатель на северной стене, сэр. Он сообщает… – Молодой человек заколебался, а потом выпалил: – О воздушной атаке.
– Что? – вскрикнула капитан и, подавшись вперед, стала нажимать на кнопки пульта управления. Потом она откинулась к спинке, руку поднесла к уху, а глаза закрыла.
– О воздушной атаке, сэр, – повторил лейтенант. В глазах у него появились слезы, он поглядел вверх, на люк.
Капитан что-то пробормотала. Водитель принялся насвистывать. Сессин молчал, не зная, что сказать. Он запрыгнул на смотровую платформу и снова откинул крышку люка, не забыв в последний момент вскрикнуть: «Люк открыт!» Снаружи его тут же окутали облака дыма и пара. Он поднял бинокль.
Не успел он поднести тот к глазам, как услыхал два выстрела внизу, в машине, затем еще два. Камнеход накренился и вильнул вправо.
Сессин нырнул в люк и, делая это, понял, что, возможно, совершил страшную ошибку.
Рука Сессина потянулась к его собственному пистолету. Он ощутил тошнотворно-сладковатый запах горелого мяса и увидел перед собой искаженное ужасом лицо связиста, наводящего на него пистолет.
Два тела в передней части камнехода безжизненно раскачивались – машина преодолевала какое-то препятствие. Лейтенант уперся свободной рукой в потолок машины и втянул носом воздух. Сессин выкинул одну руку вперед, другой вытаскивая пистолет.
– Эй…
– Извините, сэр!
И тогда мир вспыхнул и Сессин почувствовал сильнейший удар в нижнюю челюсть. Он упал, зная, что умирает, он падал в облаке дыма, ударился о пол, он уже не чувствовал боли, и шум уже не доходил до его ушей, в нем не осталось ни дыхания, ни способности дышать, и прошло еще одно страшное мгновение, и он ощутил, как молодой лейтенант склонился над ним и приставил пистолет к затылку, и он еще успел подумать: «За что?» – и умер.
4