Безбилетный пассажир
Шрифт:
Я и сам думал, что сажать меня не надо. Но все равно почему-то было обидно, что сажать надо Элема, а не меня.
А после перестройки я узнал от бывшего работника КГБ, что посадить собирались не Климова, а меня: очень возмутило тогдашнего председателя КГБ, что я отказался вырезать «Чайку». Но поразмыслив, там решили: не надо западной прессе давать лишний повод вопить о репрессиях над художниками в СССР: не та я фигура, чтобы делать из меня «узника совести». Мелковат. И в этом я с КГБ абсолютно согласен. Не
Между прочим. В двадцатых годах в Грузии за национализм посадили почти всех ведущих писателей и поэтов. А молодого прозаика К. Г. не посадили. Ему стало обидно, он надел черкеску, папаху, сел на лошадь и стал гарцевать перед окнами здания ЧК.
Из окна выглянул усталый от ночных допросов председатель ЧК:
— Иди домой, Котэ! — сказал он. — Тебя никто за писателя не считает!
Когда после перестройки на экраны выпустили «запрещенные» фильмы, зрители ринулись в кинотеатры смотреть крамолу, а после просмотра выходили, пожимая плечами: ни антисоветчины, ни порнографии. За что закрывали?
А не надо искать логики в их действиях. Вот на моем примере: когда я показывал фильм «Афоня» в Америке, то на пресс-конференции после просмотра меня спросили, собираюсь ли я возвращаться в СССР. Я сказал, что да. «Не стоит — вас там непременно посадят. Вы сняли антисоветский фильм». Возвращался я с опаской. А дома узнал, что «Афоне» дали высшую категорию. (Максимальная денежная выплата постановочных.) Потом была ретроспектива моих фильмов на фестивале в Сан-Ремо. После «Афони» на сцену вылез какой-то тип, сказал, что в первый раз видит живого диссидента, и стал жать мне руку. А зал дружно аплодировал. Вернулся из Сан-Ремо — «Афоню» выдвинули на Государственную премию…
Фильм «Совсем пропащий» (экранизация романа Марка Твена «Гекльберри Финн») директор Каннского фестиваля отобрал для конкурсного показа в Каннах и даже намекнул, что будет приз. На «Мосфильме» начали печатать фестивальную копию, но тут меня вызвал министр. И спрашивает:
— Скажи честно: твой фильм антиамериканский?
Это мне и в голову не приходило. Когда я снимал фильм, я старался максимально сохранить дух книги. Но сообразил, что антиамериканский фильм — это хорошо, у нас за такие по головке гладят. И не стал отрицать:
— Да, наверно.
— И как по-твоему, прилично Советскому Союзу вылезти на Каннском фестивале с антиамериканским фильмом накануне встречи Леонида Ильича с американским президентом?
— Но он очень относительно антиамериканский, — пошел я на попятный. — Это же Марк Твен, американский классик.
— Американский классик… А ты знаешь, как его настоящее имя? Самуил!
— Ну и что?
— Вот то-то!
Я понял, что фильм в Канны не поедет, и спросил, что от меня надо.
— Если иностранные корреспонденты
И фильму дали вторую категорию и, когда он вышел на экраны, показывали только на первом утреннем сеансе, в девять утра. (Очевидно, решив, что в это время американцы еще спят.)
На следующий год, когда французы на Каннский фестиваль отобрали для конкурсного показа фильм Тарковского «Зеркало», меня опять вызвал министр:
— Данелия, хотел поехать в Канны? Поедешь. С фильмом «Совсем пропащий».
Но сейчас мне ехать совсем не хотелось. Я понимал, что там будут спрашивать, почему приехал я, а не Тарковский, которого они пригласили.
— Не надо, — говорю я. — Зачем мы полезем в Канны с антиамериканским фильмом?
— Да ладно тебе, — отмахнулся министр. — Какой он антиамериканский!! И вообще, Самуил — не Самуил… Если честно, я во время Московского фестиваля показал картину президенту «Коламбия-пикчерс». Он сказал, что ничего обидного для американцев в нашем фильме нет.
Ну, и послали тогда фильм в Канны. И я с ним поехал. И на пресс-конференциях и в интервью мне задавали один и тот же вопрос: «Почему приехали вы, а не Андрей Тарковский?»
Между прочим. Фильм «Совсем пропащий» американская пресса объявила одной из лучших экранизаций Марка Твена.
Но самая идиотская история произошла с картиной «Слезы капали». Фильм приняли, назначили просмотр в Доме кино. Мы, как обычно, раздали билеты родственникам и знакомым, заказали банкет… Накануне просмотра, вечером, часов в десять, позвонил мне Леонов и сказал, что он приехал в Дом кино за билетами, а тут ему говорят: просмотра не будет, картину закрыли.
— Кто закрыл? — спросил я.
— Тут не знают. Им позвонили и велели не показывать.
Я позвонил директору «Мосфильма» домой. Тот сказал, что слышал что-то краем уха, но полной информацией не владеет. И спросил:
— Данелия, а ты зачем в церкви венчался?
— Что? В какой церкви?
— Не знаю в какой. Венчался?
— Я женился. Но не в церкви, а в ЗАГСе расписался. (Мы с Галей недавно поженились.) — При чем здесь это? Я про фильм говорю!
— Так венчался в церкви или нет?
— Не венчался!
— А почему все говорят?
— Откуда я знаю? А с фильмом-то что? Мы же уже тысячу людей пригласили!
Директор посоветовал мне позвонить министру и дал мне его домашний телефон.
Позвонил министру.
— Я не в курсе, — сказал министр, — я только вчера из отпуска. Данелия, а какого хрена ты в церкви венчался?
— При чем здесь церковь? Я про фильм, про просмотр в Доме кино. Решили закрыть — закрывайте, но в Доме кино дайте показать. Вам надо, чтобы завтра меня все вражеские «голоса» диссидентом объявили?