Безблагодатность
Шрифт:
— Почему не могу покинуть? — удивился Николай. — Да запросто.
— А ты пробовал?
— Нет, но… — Николая вдруг осенило. — Ты потому и сказал «мы»? Ты не можешь выйти со станции?
Иван замешкался, как будто не хотел говорить об этом. Но всё же ответил:
— У меня дверь заклинило. Не открыть. А через окно мне с моей комплекцией не пролезть. Но тут и кроме этого много странного. Кстати, и наш разговор тоже не самый обычный.
— Не самый, — согласился Николай, — но это ведь ещё ничего не доказывает.
Иван хмыкнул — на этот
— А как ты себе представлял загробие? Думал, апостол Петр тебя встретит? Но раз его нигде не видно, то жизнь продолжается?
— Не богохульствуй! — одёрнул собеседника Николай.
И надолго умолк. Он понимал, что это не ответ, что он просто ушёл от ответа, разыграв нелепую обиду. Но сказать ему было нечего.
12
Николай задумчиво стёр пальцем пыль с шильдика «Р-107». Ему было над чем поразмыслить. Иван считал его мёртвым, и надо признать — не без оснований. Чудесное спасение, мрачная заброшенная метеостанция, мёртвый человек, общающийся по мёртвой рации — всё это действительно казалось странным. Но чувство реальности говорило другое; оно буквально вопило — живой! Живой!
— Был бы я атеистом, — думал Николай, — и вопросов бы не было, мыслю — значит, жив. Но тем, кто верит в жизнь после смерти, как узнать, жив ты или уже умер? Если вокруг ни одной живой души, лишь призрак давно погибшего человека.
В конце концов, решил Николай, в каком бы мире я не оказался, буду делать, что должно. Как всегда. Он взял рацию и связался с Иваном.
— Скажи, какой у вас сейчас год?
— Тысяча девятьсот шестьдесят восьмой. А у вас?
— Две тысячи двадцать третий. А сколько тебе лет?
— Тридцать девять.
Николай быстро прикинул — Ивану сейчас было бы за девяносто; что бы с ним ни случилось в далёком шестьдесят восьмом, вряд ли он дожил бы до двадцать третьего. Мертвец, с какого бока ни посмотри. Несчастный мертвец, много лет ожидающий помощи.
— Знаешь, как это выглядит со стороны? — спросил Николай. — Как будто тебя что-то не отпускает. Не даёт уйти.
— Да, есть такое чувство, — нехотя согласился Иван. — Но не представляю, что это может быть.
Николай помолчал, раздумывая.
— В академии мы шутили: «Что можно попросить у Бога? — То, чего не хватает. — А если всего хватает? — Тогда прощения». Мне кажется, у тебя именно такой случай.
— Я должен просить прощения?! — удивился Иван. — За что?
Николай пожал плечами, хотя его собеседник не мог этого видеть.
— Тебе виднее. Вспоминай.
— Пошёл ты! — огрызнулся Иван.
Николай терпеливо ждал.
— Мне не в чем каяться! — голос Ивана звучал уже менее уверенно. — Я честно прожил свою жизнь. Всегда был честным. Вот только… Зажигалка… Эта проклятая зажигалка!
В динамике что-то булькнуло.
— Да, — сказал Николай, — это оно. Хорошо, что ты вспомнил.
— Я никогда и не забывал, — ответил Иван.
И заговорил быстро, сбивчиво, как
— Я пустил на ночлег студента, он сплавлялся по реке на каяке. Накормил, обогрел, налил спирта. Полночи мы говорили обо всём на свете, а утром я проводил его в путь. Хороший был парень, правильный. У него была зажигалка — красивая, американская, отец с войны привёз. Очень она мне понравилась. В руке лежала как влитая. И я её… Не то, чтоб украл… Она на столе лежала, а я её на буржуйку переложил; надеялся, что студент не заметит. Он и не заметил…
Иван снова замолчал.
— А потом? — осторожно спросил Николай.
— Потом его каяк напоролся на камни и затонул, а студент пошёл по берегу. Хотел дойти до моей метеостанции, бедняга. Не дошёл, замёрз. В начале октября тут ночи холодные, без костра не выжить.
— Откуда ты знаешь, что он замёрз? — спросил Николай. — И что каяк утонул?
— Не могу этого объяснить, — ответил Иван, — но точно знаю. Я же говорил, здесь много странного.
Он помолчал немного, потом добавил:
— А к зажигалке я с тех пор ни разу не притронулся. Она так и стоит на печке.
Николай невольно скосил глаза на буржуйку. Полированный корпус Зиппо сверкнул стальным блеском. Непонятно, как можно было не заметить его раньше; но Николай даже не удивился. Он подошёл к печке и взял зажигалку. Она лежала в ладони как влитая. Красивая игрушка, приятная тяжесть. Не хотелось выпускать её из рук.
— Так вот как это работает!
Николай накинул куртку и вышел из дома. Дойдя до берега, он разжал ладонь и в последний раз взглянул на проклятую вещицу. Потом размахнулся и кинул зажигалку в тёмную воду.
— Харги! Подавись своим даром, злобный дух!
Стальной корпус блеснул в лунном свете и исчез. Николай вернулся в дом и взял рацию.
— Иван! Ты на связи?
В динамике что-то прошуршало, затем послышался знакомый голос.
— Коля! У меня тут… дверь… она открывается… там… свет… Отбой.
— Отбой.
Николай отложил рацию и замер, уставившись на пустой корпус «Р-107».
— Я что, действительно освободил Ивана? Но растрига-поп не может отпускать грехи, нет у меня такой власти. Тогда что это было? Мои глюки? Прикол отмороженного пранкера? Или это просто какой-то больной ублюдок? Как он там сказал — мертвец не может покинуть место, в которое его забросило? Вот завтра и проверим.
13
Ночью Николаю приснился жуткий сон. Он шёл по тайге, собирая боровики в свой самодельный котелок. Вдруг мох перед ним начал расползаться и из него показалась блестящая шляпка огромного гриба. Николай наклонился, чтобы сорвать его, и отпрянул — то, что он принял за шляпку, оказалось лысиной маленького уродца. Голая голова высунулась из-под земли, посмотрела на Николая и ухмыльнулась, обнажая острые клыки хищника. Николай выронил котелок, отступил на шаг, споткнулся обо что-то, полетел вниз и проснулся. Небо на востоке уже начинало светлеть.