Безбожник, или Исповедь
Шрифт:
И в один из пьяных вечеров в казарме, а жил взвод связи полка вместе с чернопогонниками ЗАС (засекреченная служба связи ) в одной казарме, на втором этаже, солдат было около восьмидесяти человек, сам был поражён, когда меня – полугодовалого духа – решили досрочно перевести в помаза. Может быть, потому, что ожидался большой призыв, и гонять молодежь будет некому, а может, просто с перепоя…это действо началось. После отбоя двенадцать дедов вперемежку с помазами (черпаками ) берут гладилки кроватей, кладут полулёжа будущего помаза на две тумбочки и каждый – по удару, то есть всего двенадцать ударов по мягкому месту, отчего жопа становится чёрной (ой),
Жисть потекла как по маслу, можно всё, ну, или практически всё, и вся часть – а это солдат триста – сразу узнают об таких событиях. Типа смотрящий за порядком у себя в казарме и не только. Но из практики получается, что кому меньше всего доставалось тумаков от старшего призыва, те – уроды – больше всего и издевались над молодым пополнением и очень часто приходилось высказывать и напоминать этим чуркам, что они, суки, забыли свою молодость, в армии и их даже не переводили ни в кого, а они такой беспредел чинят, вот как-то так.
Армия – это хорошая штука взросления и познания себе подобных, особенно наша многонациональная часть гражданской обороны, был даже селькуп – это северный народец, у которого в графе «профессия» было написано «рыболов-охотник», и за два года все чурки научились русскому языку, особенно на второй год службы все они вдруг начали понимать и даже учить молодых, издеваясь над ними. Суки, одним словом.
Любовь к девочке- школьнице, живущей в городке при части, сподобила к дальнейшей службе со смыслом этого дела и даже в самоход к ней, когда мама уезжала куда-то по своим делам, иногда ходил под конвоем сопровождающего, так как в это время я был на «губе» – гаупвахте при части (хи-хи).
Меня, потому что штабной, можно было закрывать на губе только на выходные и праздники, чтоб не нарушал воинскую дисциплину самоходами и пьянством. Конечно же, это не по уставу, но я не очень переживал, приходилось и в самоход ходить с конвоем, даже жалко было этого воина, который, спрятавшись в подъезде офицерского дома, ждал меня нагулявшегося.
Но службу-то полк нёс справно – и караулы, и политзанятия, и песни строем перед едой, и раз в год – стрельбище с настоящим автоматом. Бывали и ночные тревоги, когда пьяного командира батальона жена из дома выгоняла, так этот майор бежал в казарму и, как очумелый, орал: «Боевая тревога!», и, конечно же, почти все выполняли действия боевой тревоги, окромя обуревших дембелей, особенно тех, кого перевели в простой первый батальон за всё хорошее – самоходы, дисциплину и ваще-е-е-е-е просто потому, что смену себе подготовил я слишком быстро, за полгода. Ошалевший был солдат – и так-то просто балдел, а тут ващеее захотел, чтоб молодой за меня ещё и службу тащил, вот и поплатился – перевели из штаба в батальон…..ух!
И как они там – в простом батальоне – жили – ужасссссс! Все полы мыли, несмотря на срок службы и ваще всё по уставу. Меня не одного туда перевели в наказание, хорошо ещё, что произошло такое действо
Солдатская радость пришла неожиданно. Начал замечать, что в этом простом батальоне некоторые солдаты тащатся от жизни или попросту кайфуют без спиртного запаха изо рта…как оказалось, русские туркмены обнаружили заросли конопли, жили-то мы летом в палатках и ели даже из полевой кухни, лагерь, оставшийся от студентов после сборов на четвёртом курсе, а у нас – ремонт казарм и столовой. И началась совсем другая весёлая «плановая» служба. Накуривались анашой прямо в казарме и папироски бросали на середину казармы, чтобы дневальный убирал вовремя.
Зимой, одев на алюминевую тарелку наволочку от подушки и прихватив с собой пару-тройку молодых, шасть в отверстие в заборе – и на «планы» , трусить макухи марихуаны, которые торчат из под снега. Пыли в тарелку набирается достаточно, и ещё у молодых – тарелочки с пылью, в общем, одна целая тарелка получается – класссссссссс! После – бегом в кочегарку запаривать пыль, превращая её в план, хороший такой планец получался, у каждого нормального деда и дембеля был кайф, вот так и служили – жили-не тужили.
Махинацию с отпусками тоже придумали сами. Берёшь бланк телеграммы, заполняешь его – якобы у тебя больной один из родителей, ставишь печать части или печать, которая используется на проездных документах, якобы заверенная в военкомате по месту жительства, и отправляешь своему товарищу домой, а тому остаётся просто отправить телеграмму и всё – отпуск на десять дней у тебя в кармане, ждите родители сына-отличника боевой и политической подготовки. Особенно армяне были рады и мы, распивая привезённый, в виде бакшиша, армянский коньяк.
Второй год службы – это как санаторий, всё вокруг знакомо и хорошо, за тебя думают, кормят, поют и спать уложат, только и придумывали различные увеселительные штуки, если, конечно, первый год прожил, как подобает воину и не чмо по жизни.
Быстро пролетает два года и пора домой, наступает дембель, вот тока тебя всё время хотят заставить напоследок сделать что то полезное для армии. Нас отправили на дембельский аккорд в глухую сибирскую деревню за двести километров от части строить избушку для военных охотников нашего округа. Объявили утром и посадили в машину десять дембелей и прапорщика, дали сухого пайка и – вперёд, на мины, мол, езжайте, стройте, и как тока – так сразу вас дембельнём домой. Так все решили старослужащих заставить поработать, наивные, ну кто дембеля может заставить трудиться? Разве только страшное слово дисбат (дисциплинарный батальон), но это после трибунала, а так – по своей воле – никто пахать не будет.
Да и деревня оказалась гостеприимной, так как мужского населения почти не рожалось последнее время. Одни бабы и самогон! А строить нам ничего, как оказалось, и не надо, потому что под охоту выдели целый дом с баней на краю деревни, и это был для нас курорт – бабы и самогон две недели. Изрядно нас потрепали тогда эти обстоятельства, одни были ненасытные до секаса (бабы), и самогон был сногсшибательного качества, всю форму с нас ребятишки деревенские растащили на сувениры, и мы в родную часть попали как деревенские пьяные мужики (хи-хи).