Бездна. Спаситель
Шрифт:
Тогда отчаявшийся человек попытался разбить большую магазинную витрину. Сперва – рукой. Затем – плечом. Ногой. Совершенно отчаявшись, он схватил один из стульев, которые стояли вокруг столов закусочной, что была рядом с магазином. Он ударил стулом по витрине несколько раз. Стул развалился, но стекло не разбилось. На стекле не осталось даже царапины.
Медиума трясло, по лицу
Хенеси осознал, что ему конец.
Толстячек начал судорожно искать глазами телефонную будку. Свет уличных фонарей продолжал мерцать и меркнуть. Несколько ламп взорвались с глухим хлопком. На обледеневшие тротуары посыпались осколки стекла.
– Я не унесу эту тайну в могилу! – прокричал Хенеси в исступлении. И побежал к телефонной будке на другой стороне улицы. До нее было около пятидесяти метров.
Когда он добрался до телефона, свет вокруг уже совершенно померк. Горел один единственный уличный фонарь. Тот, что был недалеко. Но и он начал мерцать. Сперва, едва заметно. Но затем мерцание усилилось. Лампа начала гудеть. Все громче и громче, вот-вот собираясь взорваться.
Задыхающийся от усталости медиум начал по памяти набирать номер главы клуба. Руки его тряслись, они не слушались, словно назло. Кончики пальцев уже отмерзли, превратившись в немые бесчувственные ледышки. Трижды Хенеси набирал не ту цифру, из-за этого приходилось сбрасывать набор.
Время поджимало.
И вот, наконец, номер был набран. Мгновения тянулись мучительно долго. Казалось, время остановилось. Последний уличный фонарь уже мерк, кольцо тьмы сжималось. Хенеси прижал телефонную трубку к уху правой рукой. Левая рука была прижата к левой части груди. К тому самому месту, где на внутренней стороне пальто находился карман, в котором сейчас хранился бесценный предмет.
Сердце время от времени противно замирало. Не от бега (Хенеси точно знал это), а от «бесценности», которая находилась слишком близко к его сердцу.
Дверь в будку была открыта. Хенеси пытался закрыть ее, но не смог – ее заклинило.
Уличный фонарь мигнул сильнее прежнего. Улицу озарила вспышка неестественно
Кромешный мрак. Улицы освещались лишь звездами.
Глаза медиума были зажмурены. Он едва слышно бормотал что-то бессвязное.
Казалось, что противные дрожащие гудки из телефонной будки заполняют все пространство вокруг. Прежде, чем глава клуба снял трубку, уже прозвучало тринадцать гудков. Мерзких, замогильных гудков.
– Слушаю, – раздался в трубке знакомый и заспанный голос.
Медиум ликовал, когда услышал голос главы клуба. Голос своего учителя. Хенеси ощутил, как давящий на него кошмар рассеивается. Как зло и темнота расступаются.
Тостячек открыл глаза и, улыбаясь, уже открыл рот, собираясь сказать нечто важное…
Но в этот самый момент в горло ему вонзилось что-то длинное, очень острое и холодное. Ослепляющая боль, ледяная резь, ощущение горячей крови, которая потоком хлынула в обмороженные легкие. Нападавшего медиум не видел. Вокруг была кромешная тьма.
Хенеси схватился за горло, пытаясь выдавить из себя хотя бы одно единственное слово. Но все, что у него получилось, это хрип и бульканье.
Кровь текла рекой.
Она текла на пальто. Текла под пальто. Текла в легкие.
Весь мир перед глазами поплыл. Дыхание совершенно парализовало спазмом. Хенеси вывалился из телефонной будки, выронив из рук телефонную трубку, в которой звучал спасительный голос его учителя. Голос главы его клуба.
– Ало… Кто это? Ало-о…
Медиум содрогался в агонии в полной темноте. Силы стремительно покидали его. Кровь была повсюду: на тротуаре, на пальто, в легких. Горячая, она растекалась по грязному холодному асфальту.
Последним, что ощутил медиум в своей жизни, – была чья-то сильная рука. Она грубо перевернула умирающего человека, проникла под пальто и похитила из внутреннего кармана небольшой клочок бумаги.
Клочок, на котором карандашом в спешке было неуклюже нацарапано лишь несколько символов…