Беженцы из Джексонвиля
Шрифт:
– Рон! Там продукты!
– А здесь я.
– он целует меня. Много раз. В щеки, в нос. Я тоже смеюсь.
И тут снова целует меня в губы. Ух, как же я обожаю эти моменты! С каждым разом мы все больше приближаемся к точке невозврата, к переходу на новый уровень. А он все настойчивее и настойчивее.
– Давай я уберу продукты и вернусь к тебе.
– да, я все порчу, но ведь там и вправду все может разлиться, разбиться.
– Может тебе помочь?
О, да в нас проснулось благородство! Он видит удивление на моём лице
– Ну помоги. Если ты что-нибудь разобьешь, я не удивлюсь.
Он слезает с меня и в мгновение ока оказывается у холодильника. А я подаю ему продукты. У нас есть телевизор. Не большой и не маленький. Вполне нормальный. По нему снова идёт какая-то передача. Новости, новости. Сплошные новости.
– Слушай, а я ведь думал вчера об одной вещи… Может быть твои родители среди беженцев? Вдруг ты не одна.
Мои родители?… Как бы мне этого не хотелось, я не верю в это. Они могли и умереть за те девять лет. Ведь они жили в бедности. Или они остались в том ужасном мире… Уже многие годы прошли. И я даже не могу их пожалеть. Ничего не чувствую, не помню. Хотя иногда слёзы льются рекой. Да и как они могли сбежать? Я-то кое-как выбралась из передряг…
– Я не одна. У меня есть ты.
– отвечаю я Рону.
Пытаюсь улыбнуться, но он видит, как мне тяжело. И больше старается не говорить о моей больной теме.
Мы все же приготовили завтрак. Едим, убираем остатки в холодильник, выключаем телевизор и ложимся в постель. Обед. А после у всех тихий час. Каждый занимается тихим делом. Улицы пустеют и у городской сети есть время на отдых. Все системы перезагружаются.
Я хочу отвлечься немного от утренней темы. Разрядить обстановку.
– А ты во сколько вставал в интернате?
– спрашиваю его, хотя не люблю говорить о прошлом.
– Меня всегда будили. Спал до позднего утра.
Усмехаюсь.
– Как сейчас.
– Да, только будят по-другому.
– говорит он, перемещая руку на мою талию.
Начинаю ерзать. Совсем неудобно.
– Более приятно.
– говорит он.
И начинает меня щипать и щекотать. При этом злобно смеётся. Я даже могу его слегка пнуть, но он не успокаивается.
– Дурак!
– смеюсь и не могу остановиться.
Дышать становится нечем. Толкаю его. И первый раз в своей жизни… Целую его первой. Он сначала опешил. И вдруг он снова берет инициативу. Я не против. Он удерживает меня за запястья, будто бы я захочу сопротивляться. И вдруг понимаю, что он хочет сделать. Неужели пора? Неужели сейчас, здесь? Раз уж так… Тогда и я покажу, что я не маленькая. Превратил меня в скромницу! А я его никогда не боялась! Закидываю на него ногу. На секунду он прерывает поцелуй.
– Что? Думаешь, ты всегда будешь главным?
– с ухмылкой спрашиваю я.
Он улыбается и отпускает мои руки.
– Никогда тебя такой не видел… - вижу удивление на его лице.
Его голубые глаза гипнотизируют. Сейчас такие дерзкие. И он сам дерзкий, возбуждённый.
– Я тебя тоже таким не видела… - тихо говорю я. И где же вся та дерзость в моём голосе? Куда она исчезла?
Он снова целует меня. А я вплетаю пальцы в его черные волосы. Целует меня в шею, спускается к ключицам.
– Чокнутый… - шепчу ему. Я сама не контролирую себя!
Он возвращается обратно к моим губам. Но резко прерывается и быстро снимает футболку. О, Господи! Какой он… Великолепный. Мне доставляет огромное удовольствие касаться этих мышц и водить рукой по торсу и груди. Тут же замираю. Когда он снова отрывается, снимая брюки. И усмехается. Надо мною. Я-то ещё в одежде. И боюсь раздеваться. Что за чёрт? Стыдно мне стало только сейчас!
– Поможешь?
– прошу его всем своим взглядом.
К моему счастью, он меня всегда понимает. И тянет вверх мою кофточку. Ох, эти его прикосновения… Такие лёгкие. Как всегда. Смущаюсь. Надеюсь, он не обратит внимание на мои просто горящие щеки. Кофточка уходит в сторону. Туда же уходит юбка. И мы оба остаемся в нижнем бельё. Тяжело вздыхаю. И он вглядывается в моё лицо.
– Где же твоя была дерзость, Анна?
– ухмыляется он.
Это и меня интересует.
– Не знаю.
– вырывается у меня.
– Моя бестолочь.
– шепчет он, целуя меня в шею.
Снова?! Снова бестолочь?! Вот она, дерзость! Получай!
– Я тебе больше не бестолочь!
– рычу я, притягивая его к себе за волосы.
Ухмыляется. Он этого от меня и добивался. Добился! На свою голову!
– Получишь сейчас!
– рычу я.
– Ох, люблю я такие штучки.
– ухмыляется он.
– Ну давай!
Хочет? Получит! Даю ему пощечину. Он щурится и улыбается. И водится с застежкой моего лифчика.
– Ты мазохист?
– спрашиваю у него.
– Нет. Просто нравится смотреть, как ты бесишься.
– ухмыляется он.
– А потом все это выкладывается в…
Целую его. А он… Лапает меня. За грудь. Вот теперь я его бить не буду… Вот чёрт! Мне нравится… Это… Что… Что он… Он снимает с меня последнюю одежду.
– Поможешь?
– невинно смотрит он на меня.
Вспоминаю, что он только этого и добивается. Но и терпение у меня кончается. Начинаю вырываться. Отворачиваюсь от него.
– Придурок… - шепчу вслух.
Он растерялся. А вот этого добивалась я. Не один он такой хитрый. Пусть знает.
– Анна… Ну прости…
Обнимает меня… Нежность. Вот это я люблю в нем. А этой дерзости и ребячества мне хватает в обычной жизни.
Улыбаюсь.
– Ну и кто теперь бестолочь?
Его выражение лица мне никогда не забыть. Сначала злоба вперемешку с удивлением. Растерянность. А потом эта его ухмылка. Моя любимая ухмылка.
– Мы оба.
Он валит меня обратно, я смеюсь. И снова целует. И щипает меня. Укоряет. Теперь он все сделал сам. А меня снова держит за руки.