Бежит к рассвету река
Шрифт:
– Это творение высшего разума, несомненно. Я полностью согласен с Вами, Николай Васильевич, но при одном условии.
– Каком же? – поинтересовался мой новый собеседник, слегка замешкавшись.
– Я считаю Бога, сотворившего мир, своим созданием.
Николай Васильевич уставился на меня поверх очков, пытаясь оценить мою адекватность. Наконец, видимо решив, что я условно вменяемый, выдавил из себя:
– Шутите? Не смешно.
– Я ни в коей мере не намеревался оскорблять Ваших чувств, Василий Ник… простите, Николай Васильевич, но хочу Вас заверить, что здесь есть только Бог, смотрящий нашими
Поначалу мне показалось, что он решил просто уйти, прервав полёт моей нелепой мысли, но я ошибся. Смотря сквозь огромные линзы в роговой оправе, Николай Васильевич криво и как-то недобро улыбнулся, сказав:
– Удобная позиция, ничего не скажешь. Грабь, насилуй, убивай, оправдывая свою мерзость тем, что всё божественно. Нет, дорогой. На то Господь и дал людям заповеди, чтобы мы, грешные, им следовали, понимая, как далеко нам до божественного идеала. Но и это человеку оказалось не под силу. Потому Христос взял грехи на себя, умерев страшной смертью. А твою индийскую лабуду я уже слышал, ничего нового. Дьявол рад соблазнять неразумных, ищущих лёгкие пути, подбрасывая им лжеучения.
Тишину над церковным двором взорвал недовольный вороний грай. Николай Васильевич повернулся в сторону возмущённого клёкота, и тут же порыв ветра сбил поседевшие волосы с макушки на лоб, сделав его образ комическим. У меня не было ни малейшего желания переубеждать или доказывать. Я твёрдо знал, что состояние растворения в божественности можно только пережить, но никак не объяснить кому-либо. Спокойно выждав паузу, я улыбнулся и примирительно сказал:
– Наверное, Вы правы. Каждый видит Бога по-своему, точнее сказать величие Бога в том, что Он бесконечно многогранен. Я не вправе поучать Вас и с глубоким уважением отношусь к традиции, которой Вы придерживаетесь. В то же время меня удивляют люди, верящие в сатанинские происки и не понимающие того, что есть только Бог, а для всего прочего просто нет места.
– Не богохульствуйте! Дьявол отнял у меня сына, пристрастив его к наркотикам! А сколько гибнет от алкоголя, болезней, в войнах! Кто порождает в людях злобу, гнев, зависть, сребролюбие, лицемерие? – он говорил с жаром, нервно взмахивая рукой. – Наших прародителей Сатана искусил ещё в райском саду! С того и начались всевозможные несчастья рода человеческого. Господь допускает это до поры, но со злом не имеет ничего общего!
– По всей видимости, моё отличие от Вас, Николай Васильевич, в том, что я не отношусь к жизни так же серьёзно.
– Считаете её развлечением, забавой?
– Полагаю, она больше напоминает сновидение. И если, к примеру, в этом сне злодей ограбит меня или моего родственника, буду ли я искать его после пробуждения? Буду ли горевать из-за разнообразных напастей во сне, если до звонка будильника пойму его иллюзорную ткань? – словно по подсказке невидимого суфлёра отчеканил я.
Ничего не ответив, Николай Васильевич тяжело вздохнул и поглядел на меня с жалостью, как смотрят на помешавшегося знакомого. Отогнув рукав, он мельком взглянул на часы, убрал со лба волосы и медленно пошёл прочь, прихрамывая на правую ногу.
Я остался стоять в одиночестве, рассматривая ворону, как ни в чём не бывало
– Ну, привет, дружище, – неподдельно обрадовался я. – ты, как никто другой, понимаешь фальшь этого мира с его словами, теориями и концепциями. Ведь у тебя есть врождённое свойство, к которому мы, люди, безуспешно стремимся – пребывать в здесь и сейчас, не омрачая себя мыслями об исчезнувшим прошлом и выдуманном будущем.
Мой новый собеседник понимающе кивнул головой, зевнул, показав огромную пасть, и повернул морду в сторону церковного двора. Его чёрный нос пришёл в движение, почуяв неуловимый для моего обоняния запах.
– Дай, Джим, на счастье лапу мне, – с пафосом продекламировал я. – Не хочу отвлекать тебя. Беги. Да и мне пора ехать. Задержался я в вашем прекрасном уголке.
Пёс лениво повилял опущенным вниз свалявшимся хвостом, но не двинулся с места. Я развернулся и пошёл к заждавшейся меня машине, которую всегда считал не бездушным механизмом, а своею верною подругой, ни разу не подводившей меня в безумной езде по бездорожью и дальних поездках.
Вечером я катил по городу в прекрасном расположении духа, мастерски лавируя в потоке машин, по возможности сокращая путь до дома знакомыми дорогами. На перекидном мосту через железнодорожные линии древняя «десятка» моргала жёлтыми огнями аварийной сигнализации. Стоявший рядом мужичок с буксировочным тросом в руке махал равнодушно проезжающим машинам, безнадёжно взывая к водительской солидарности. Не успел я остановиться рядом с ним, как подскочивший мужичок затараторил:
– Здравствуйте. Выручайте, заглох. Я тут рядом совсем живу, триста метров. Улица Братская.
Выглядел он жалко, как-то ненужно и нелепо, на фоне проносящихся иномарок с хищным взглядом.
– А что же вы эвакуатор не вызвали или знакомым не позвонили? – резонно спросил я.
Мужичок замялся на секунду, потом ещё громче зачастил, будто в первый раз его было плохо слышно:
– Близко здесь совсем. Дотащи, заплачу. Может и заведусь, когда дёрнешь.
– Цепляй, раз такое дело, – я показал на буксировочный крюк на правой стороне заднего бампера.
Обрадовавшись, мужичок засуетился и через мгновение мой автомобиль тянул его тарантас, дёргая трос и с напряжением возобновляя движение после торможения на перекрёстках. Вскоре зеркало заднего вида озарилось всполохами дальнего света фар. Я остановился на обочине у бесконечной многоэтажки. Мужичок отцепил трос и протянул в приоткрытую дверь помятую купюру.
– Дай Бог тебе здоровья, добрый человек!
– Я помог не вам, а себе.
– Понимаю, но деньги всё равно возьми, – сказал он серьёзно.
Молча взяв банкноту, я поехал домой.
Весь остаток пути и уже во дворе, пока мне пришлось искать парковочное место, я размышлял о том, что познавшие божественную игру люди выглядят заурядно, точно так же как остальные: «Вряд ли и мой внешний вид или поведение кардинально изменятся после всего произошедшего, и я стану похож на длиннобородого гуру с одухотворённым лицом. Вот и мужичок на «десятке» вполне мог быть просветлённым, работая при этом обычным слесарем и ведя себя привычно для окружающих».