Бэзил Хоу. Наши перспективы (сборник)
Шрифт:
– О, мисс Грэй! – воскликнул он, заметив одинокую фигуру на склоне. – Так вы не отправились домой поездом! Простите мою навязчивость, но не позволите ли помочь вам спуститься? Отчего же вы не последовали за вашими сестрами?
Гертруда была не на шутку измотана и с радостью отозвалась бы на веселые нелепости Хоу, но, как все обиженные люди (а состояние это довольно заурядно), она сочла, что слишком легко сдать позиции будет ниже ее достоинства, а потому, отвернувшись и пиная ствол дерева, сказала:
– Я с ними не встретилась.
– О, вам обязательно надо встретиться, я это устрою, – оживленно отозвался
Голова и спина Гертруды дрогнули, и было слышно, что она не может сдержать смех. Хоу продолжал плавно и спокойно:
– В любом случае вам лучше войти в лодку, если, конечно, вы не предпочитаете идти на буксире. Могу я вам помочь? – и он протянул ей руку.
Внезапное любопытство подтолкнуло Гертруду ему навстречу, и она сказала, подняв глаза:
– Значит, вы отведете лодку домой?
– Не уверен, – отвечал он. – Скорее это она отвезет меня. Подозреваю, мы будем везти друг друга по очереди, как человек и осел. Под человеком я разумею лодку, конечно же. Думаю, – добавил он, отталкивая лодку от берега, – нам стоит действовать, как подобает подлинным мореходам. А потому должен попросить, если вас это не затруднит, отставить разговоры и свистать наверх всех, кого послало нам Провидение. Если это не слишком противоречит вашим планам, было бы неплохо, насколько это возможно, травить помалу. Сам я периодически травлю, и обычно как раз помалу. Страшно подумать, как часто я этим занимаюсь…
Так, болтая о чем попало, лишь бы спутница не заметила, что к ней вернулась ее прежняя веселость, он предоставил лодке двигаться по течению, пока наконец не смог взяться за весла. Повисла небольшая пауза, и они сидели, в молчании глядя друг на друга. Гертруда видела перед собой темную сухопарую фигуру, мрачную и настороженную, точно хищная птица, на фоне сверкающих отмелей и гаснущего заката, а Хоу – диковатую девушку с разгоряченным лицом, залитым теплым светом заходящего солнца. Гертруда сидела, наполовину свесившись через борт лодки. Он с удивлением заметил, какой тонкой и хрупкой она была. Трудно было представить себе более разительный контраст, глядя на эту бойкую и странную дикарку с ее стихийными порывами и неистовым самолюбием и ее спутника, строгого, спокойного, элегантного молодого человека, примечательного разве что сдержанным дружелюбием и странноватым чувством юмора. Но они были похожи тем, что оба таили в себе загадку, и никто до сих пор не подобрал ключ к их подлинной натуре. Даже сидя в лодке, они продолжали приглядываться друг к другу.
Когда они двинулись по течению реки, Гертруда наконец сказала:
– По-моему, это очень любезно с вашей стороны, мистер Хоу, отвести лодку домой.
– Как я уже отметил, – сказал он, подворачивая манжеты, – это любезно скорее с ее стороны.
Он взялся за весла и стал орудовать ими в блекнущем свете угасающего дня. После минутного молчания Гертруда заговорила снова, задумчиво, но по-прежнему резко:
– Что вы думаете о мистере Флери, мистер Хоу?
В ее вопросе слышалось любопытство, но обращено оно было не на Люсьена, а на ее собеседника. Он ответил не задумываясь:
– Наш кузен из Флери – средоточие множества ослепительных добродетелей. Единственное, что меня в нем расстраивает, так это его совершеннейшая бесхребетность: поднимите его руку, задайте ей определенное положение,
Это было далеко не все, что раздражало рассудочного до мозга костей Хоу в Люсьене и его сестре, но большего он и не собирался никому рассказывать. Он не испытывал священной дрожи пророка, обличающего людские пороки, и не хотел изображать ничего подобного. Кузена с кузиной он видел насквозь, знал, что они слабые, эгоистичные люди, лишенные прочных убеждений, и все же любил их, всеми силами развлекал и ни в коем случае не желал бы причинить им боль. Можно считать это милосердием, дружелюбием или язычеством, но таким уж он был человеком.
– А Сесиль вам нравится, мистер Хоу? – полюбопытствовала Гертруда.
– Видите ли, она моя кузина, а потому я мало ее знаю. Но я заметил, что вы с ней дружны, и я не могу сомневаться, что она на верном пути. Иногда она кажется мне взбалмошной и, быть может, не слишком скромной, но она по-своему восприимчива к прекрасному. То же можно сказать и о Люсьене, а он ведь даже играет в футбол. Но я думаю, в одном отношении Сесиль определенно повезло.
– В каком же? – спросила Гертруда.
– С друзьями, – просто ответил он.
Гертруда почувствовала, будто у нее внутри сдвинулось что-то давным-давно застывшее. Ей крайне непривычно было, чтобы ее влияние считали благотворным, но этот сухопарый джентльмен явно не старался польстить. Она чувствовала в его голосе искреннее уважение, и это ее радовало. Он все работал веслами, двигая лодку по темным сонным водам, а сумерки вокруг них сгущались.
– Вы когда-нибудь говорили с Кэтрин? – спросила Гертруда, предпринимая третью попытку подобрать к нему ключ.
– Я говорил со всеми, кто способен слышать, – решительно и строго сказал он, – и среди прочих и с вашей злосчастной сестрой. Но только она быстро со мной разделалась. Она из тех людей, что предпочитают пользоваться речью как молотом, а не как детской погремушкой.
В этом портрете Гертруда мгновенно узнала свою сестрицу, и ее любопытство вспыхнуло ярким пламенем.
– Да, она бывает резковата, – осторожно заметила девушка.
– Видите ли, только долговязая и бесполезная вереница позвонков вроде меня может позволить себе мягкотелость, – задумчиво проговорил Хоу. – А она вынуждена разрываться, чтобы всюду успеть, вот и приходится действовать решительно. Конечно, я знаю ее не так хорошо, как вы, а потому не могу так же ею восторгаться. Но я чувствую, что она человек дела.
И снова Гертруда ощутила непривычную благодарность за незаслуженное уважение и внимательно посмотрела на Хоу, который задумчиво взирал на темный пейзаж прозрачными голубыми глазами. Она почувствовала, что от ее первого впечатления – будто он холодный и уравновешенный скептик – не осталось и следа. В ней проснулось что-то вроде благоговения перед этим чопорным великодушием, но почему же это великодушие заперто так глубоко внутри? Почему речь так поверхностна и карикатурна? Она чувствовала, как новой искрой в ней все сильнее разгоралось неуемное желание разгадать загадку Бэзила Хоу. Она снова взглянула в мрачное лицо своего сфинкса и решилась на личный вопрос: