Безлюбый

Нагибин Юрий Маркович

Врач очень пристально посмотрел на Старкова.

— Я надеюсь, она придет, — сказал тихо.

— Я тоже… Она верный человек… Она…

Дверь распахнулась, и начальник тюрьмы сказал:

— Пора!

Камера наполнилась тюремщиками и конвоирами. На плечи Старкову накинули шинель, на голову нахлобучили

шапку. Он сорвал ее и кинул на пол.

— Как хотите, — пожал плечами начальник тюрьмы и сделал знак конвоирам: выводите!

Они долго шли длинным тюремным коридором, потом через двор к пустому плацу, посреди которого торчала виселица.

А кругом была весна: с капелью, ручьями, воробьиным чириканьем, солнцем, отражающимся в лужах и последних истаивающих сосульках. Но Старков не замечал ни весны, ни виселицы. Он оглядывался, тянул вверх шею, он искал. Но вокруг никого не было, кроме сопровождающего его кортежа.

— Судейские, послушайте… Будьте людьми… Я жду человека. Вы же знаете. Она придет, не может не прийти… Ну что вам стоит?.. Всего несколько минут. Успеете меня повесить.

— Успокойтесь, — сказал начальник тюрьмы. — Вы же видите — дама не пришла.

— Не может она не прийти… Прокурор, вмешайтесь!.. — крикнул Старков. — Ее не пропускают… Поймите, не мне это нужно. Ей, ей!.. Одно слово, кивок. Чтобы она поняла…

Прокурор отвернулся.

— Батюшка! — позвал Старков.

Подошел священник.

— Батюшка, — прерывающимся голосом взмолился Старков, — помогите. Я жду добрую женщину, она о душе моей печется… Велите ее найти… задержите казнь. Мне бы только попрощаться… Разве это так много? Вы священник, где же ваше милосердие?

— Отрешись от земной суеты, сын мой, — проникновенно сказал священник. — Ты искупаешь грех перед Господом, и Всевышний

в неизреченной благости своей…

— Заткнись! Параша с елеем! — взорвался Старков. — Лицемеры! Сволочи!.. Вам мало убить человека, надо еще в душу наплевать!

— Не богохульствуй, сын мой!..

Старков бросился на священника, разорвав строй конвойных. Но не достиг его: один из конвойных подставил ему ногу, и он растянулся на земле.

Его подняли. Из разбитого лица сочилась кровь, смешиваясь с весенней грязью. Душа Старкова окончательно сорвалась с колков.

— Мария!.. Мария!.. — кричал он истошно.

Конвойные пытались втащить его на виселицу. Он бил их, и они били его, выкручивали ему руки. Окровавленный, страшный, он цеплялся ногами за ступеньки помоста, орал, выл. Конвойные, озверев, били его по ребрам, голове.

Наконец его втащили наверх, где ждал палач с капюшоном и петлей.

— Я видел падение завзятых смельчаков, — гадливо, но с ноткой торжества сказал прокурор тюремному врачу. — Но такого распада никогда!.. Они все трусы, хотя и корчат из себя героев. — И добавил с усмешкой: — Что дает известную надежду.

— Нет, — задумчиво отозвался врач. — Это не трусость. Что-то другое… Совсем другое…

Тут веревка задергалась и натянулась струной. Врач не договорил…

…Сидящая в карете за караулкой дама в черном отвернулась от окошка, из которого наблюдала казнь, поднесла к глазам медальон, поцеловала его и, вглядываясь в дорогие черты узкого аристократического лица, сказала с невыразимой нежностью:

— Вот и все! Ты доволен, любовь моя?..

Конец