Безлюдница
Шрифт:
– Ук… ура…
– Чего? Выплюнь крупу, которой ты рот набил, или чего у тебя там? Четче говори, не слышу!
– Укра…. Ли…
– У нас нет понятия украли, есть понятие, потерял! Вон пошел, без шапки не возвращался чтобы! Раз-два… левой! Левой! Левой!
Этого я не помню.
Этого я не могу помнить.
Потому что со мной такого не было.
– Есть в осени первоначальной… Ну давай теперь сам.
Я пугаюсь, я не хочу – сам, почему-то это страшно, когда сам, когда нет рядом этого тихого голоса, этих рук с длинными
– А… не могу…
– Сможешь… давай…
– Ко-рот-ка-я-но-див-на-я-по-ра…
– Правильно. Дальше.
– Весь… день сто-ит… как бы… хруть… хруть… хрус-таль-ный… и лу… лу-зе….
– Ну же?
– Не могу…
– Ну, давай вместе. Лу-че-зар-ны.
Повторяю за ним, слово, только что такое непонятное, неподатливое, разбивается на слоги, ложится передо мной прирученным зверем.
– Лу-че-зар-ны… ве-че-ра…
Это я помню.
Это было со мной.
Дома плотным кольцом обступают двор, душат, давят…
Навожу цель. Я выслеживал её слишком долго, чтобы сейчас промахнуться, я искал её слишком долго, чтобы сейчас потерять. Цель чуть поворачивается, откидывает со лба светлые волосы, ну не дергайся ты, сиди уже смирно. Мне надо не промахнуться. Все должно быть красиво, с одного выстрела, мне не простят, если я сработаю грязно. Кому угодно простят, только не мне, на меня и так уже смотрят косо, все смотрят косо, да точно ли наш…
– Сорок…
– …седьмой, – подсказываю я.
А что-то я не видел вас раньше… – инструктор прищуривается, смотрит на меня так, что чувствую – видит меня насквозь. Уже не сомневаюсь, он меня просек, такие не ошибаются…
– Хотите сказать, вы все сорок тысяч или сколько там в лицо знаете?
– Ну а то…
Смеемся. Понимаю: прокатило. Еще сам не понимаю, как, но прокатило…
Образование: общее высшее
– Квадрат гипотенузы… равен сумме двух квадратов катетов… Записывайте, записывайте, все записывайте, вам это потом перед экзаменом зубрить…
Хочется выйти и хлопнуть дверью. А еще лучше зашвырнуть тетрадку в морду лектору, трещи свои катеты кому-нибудь другому, пошел ты на хрен. Давно уже диктофоны изобрели, нет же, в тетрадочках пишем…
Этого я не помню.
Это тоже было с другими, но не со мной.
– А это что?
Показываю на что-то разлапистое, не похожее на планеты, что-то за орбитой Плутона…
– Читай.
– Во-дя… Во-дя-жер…
– А если посмотреть?
– Во-дя-жер.
– А если хорошо посмотреть?
– Во-яд-жер…
Слово какое-то получается корявое, неправильное, Вояджер, как будто кто-то ошибся, когда писал…
– Правильно. Это корабль такой, его построили люди. Он летел от земли до Плутона тридцать пять лет…
Вспоминаю:
– Это целое поколение.
– Больше. А внутри корабля знаешь, что?
– Люди?
– Не-ет, что ты… там…
Вот это я помню.
Это было со мной.
Навожу
Цель перелистывает страницы, уж небо осенью дышало, уж реже солнышко блистало, короче становился день…
Думаю, чем она насолила шефу, что она узнала такого, чего не надо было знать. Есть такие, которые лезут, куда не просят, а потом удивляются, чего это их труп нашли в соседней речке. Ладно, не мое дело, мое дело сегодня доказать, что я как все, что я как они…
– Стой, раз-два!
Стоим, раз-два.
– В стойку!
Становимся в стойку.
– Ружье!
Вскидываем ружья, все, в едином порыве, и все-то мне кажется, что вскидываю я ружье недостаточно быстро, или наоборот, слишком быстро, не как все, чем-то выделяюсь из строя солдат, чем-то…
– Цельсь!
Целюсь. Молю кого-то, чтобы попасть, будь я проклят, если не попаду, я должен доказать им, что я такой же, как они все, как они, как они…
– Пли!
Стреляем. И снова мне кажется, что стреляю с каким-то мимолетным опозданием, не как все…
Сердце замирает.
– Седьмая мишень не поражена! Промазал парень…
Гром среди ясного неба. Мерзкое такое чувствишко, а вдруг я, да нет, не я, что я на себя наговариваю…
Смотрю на мишени, нет, точно, седьмой, я седьмой, пропади оно все пропадом, промазал. Чувствую, как все смотрят на меня, все, сколько их ни есть, безликие, одинаковые до тошноты…
Инструктор подходит ко мне, пронюхал, пронюхал, скотина такая, чувствую, что это конец…
– Ничего… тяжело в ученье, легко в бою…
Киваю. Даже знаю, кто это сказал. Но не скажу. Здесь такие вещи знать не положено.
Вот это я помню.
Вот это уже было со мной.
В смертный бой уходят солдаты,Обескровлены, разорены,И не верится, что когда-тоБудем мир, и не будет войны.Души темные крови жаждут,Души темные ждут зимы,И не верится, что однаждыБудет свет и не будет тьмы.Ночь неумолимо права,Зимний вечер неумолим,И не верится, что бывает,Чтобы не было вечных зим.Это тоже было со мной. Читаю перед ним, он смотрит подслеповатыми глазами, перебирает длинными пальцами…
– Сам написал?
– Ага.
– Молодец… спрячь… Там никому не показывай…
Я и сам знаю, что там никому нельзя показывать.
Город обступает, давит, душит высотками.
– Цельсь!
Навожу цель.
– Пли!
Стреляю, цель взрывается кровавыми брызгами.
– Отлично, – кивает инструктор, – молодец… вы приняты…
Почему у меня так дрожат руки. У других руки не трясутся, это настораживает, опять на меня смотрят косо…