Безмолвный Джо
Шрифт:
– А что, если это просто смышленый парень, который и вправду ничего не знает об Уилле? Зачем бы ему понадобилось беседовать с полицейскими из отдела убийств?
– Все он знает.
– Ты ведь не рассмотрел его, Джо! А если его там действительно не было? И голос у него просто похож на голос убийцы?
– Тут не просто голос. А то, какие он использует обороты. Я тоже не знаю, сэр, зачем он пришел и говорил с вами, если невиновен.
– А я тебе скажу зачем. Что обычно делают эти типы после таких дел, когда понимают, что их засекли?
Смываются при
Для описания своих чувств, когда Гэйлен вошел в комнату, я попытался подобрать слова поточнее.
– Он потряс меня своим странным видом и поведением, сэр. Сейчас я не могу точно передать свою реакцию на его появление. Словно какой-то предупредительный сигнал. Узнавание. Не могу это описать.
Взглянув на меня, Берч покачал головой:
– Не знаю, что и думать. Посмотрю сегодня дома видеозапись – всегда удается ухватить что-нибудь новое. Хотя одно можно сказать определенно: думаю, он боится, что может сделать Сэмми Нгуен с этой Бернадетт Ли, когда узнает о ее шашнях с Гэйленом.
Я кивнул.
– Собираетесь с ней побеседовать?
– Будь уверен.
– Могу дать вам ее адрес, из писем Сэмми.
Еще один изучающий взгляд Берча и вопрос:
– Зачем ты это делаешь?
– Чтобы помочь, сэр.
По его виду можно было заключить, что он и хотел бы мне поверить, да не мог.
– Мне кажется, о событиях того вечера ты знаешь побольше, чем рассказываешь. Намного больше.
Я почувствовал, как кровь прилила к лицу, а застывшие шрамы напряглись. Да, несколько важных подробностей я оставил при себе. Возможно, последние секреты Уилла. По крайней мере последние из доверенных лично мне.
– Джо, твой отец больше не нуждается в защите. Он остался в прошлом. И тебе лучше сказать правду. А вот еще что – хранить секрет бесконечно может собака. Человек же должен разбираться, когда его молчание приносит больше вреда, чем пользы. Тебе ясно?
– Да, сэр.
– И это надо крепко усвоить, если собираешься работать в органах правопорядка.
– Да, я знаю.
И подождав еще несколько секунд, он тряхнул головой, явно рассчитывая на другой ответ.
Из машины я позвонил по мобильному телефону на домашний номер Эллен Эрскин. Ни ответа, ни сообщения автоответчика. Я попробовал дозвониться ей на работу. Приятный женский голос произнес:
– Детский дом Хиллвью. – И я попросил позвать миссис Эрскин.
– Она на собрании, хотите оставить сообщение?
– Нет, спасибо, – ответил я и повесил трубку.
"Детский дом Хиллвью, – подумал я. – Почему? Денежное пожертвование, сбор дополнительных средств, корректировка бюджета?"
Так и не придумав ничего подходящего, я отправился на службу в блок "Ж" – узнать, что из обещанного
Гэри Саргола по кличке Убийца из холодильника затребовал врача, чтобы тот осмотрел пораженную тромбофлебитом ногу, которая уже доконала его. Поскольку это было вне моей компетенции, я доложил сержанту Делано.
– Пусть немного помучается, – ответил тот. – Как та девица, которую он засунул в морозильник. Кстати, довольно симпатичная.
Дэйв Хаузер, бывший помощник окружного прокурора, занявшийся наркобизнесом вместе с парнем, против которого когда-то сам выступил с обвинением, показал мне фотографию своей новорожденной дочери. Дэйв торчал в тюрьме четыре месяца, а его дочь была двух дней от роду. Ее назвали Кристен. Дэйв мечтал, когда выйдет отсюда, отвезти семью на Таити и купить там участок земли недалеко от Брандо.
Доктор Чапин Фортнелл рыдал, лежа на своей койке. Когда я спросил его, что случилось, он повернулся и взглянул на меня красными от слез глазами.
– Все летит к черту, Джо.
Позже я узнал, что повесился один из тех шести мальчишек, за совращение которых "добрый" доктор был осужден.
В комнате отдыха я застал серийного насильника Фрэнки Дилси, смотревшего "мыльную" оперу. Когда я проходил, он обернулся в мою сторону и, тыча пальцем в актрису на экране, пробубнил:
– Сплошное траханье, и больше ничего, Говнорыло. Единственный способ пробраться туда, в высший свет, – это трахаться.
И дальше в том же духе. Моя повседневная работа. Я наблюдал, как они воспринимают нового заключенного, которого доставили сегодня днем и которого предстояло поместить в камеру рядом с Сэмми. Это был байкер-наркоман по имени Майк Стейч и по кличке Великан, который, как мне сообщили, с помощью мачете оттяпал голову полицейскому осведомителю, а потом положил ее в наволочку и несколько недель протаскал на своем "харлей-дэвидсоне". Дорожный полицейский, несколько миль гнавшийся за Майком, когда тот проскочил на красный свет, учуял запах мертвечины и арестовал его. В Интэйке Стейча обрили наголо. "Уж слишком много вшей, чтобы покончить с ними при помощи обыкновенного мыла". Вся шея до подбородка у него была покрыта татуировкой. На левой руке отсутствовал средний палец. У Великана был рост шесть футов и шесть дюймов, огромное брюхо и короткие изогнутые ноги, будто специально созданные для того, чтобы по десять часов в день трястись в седле бензобака на колесах.
Он задал мне тот же неоригинальный вопрос, который задавали все.
– А что у тебя, черт возьми, с лицом?
– Кислота из аккумулятора.
– Раздолбанная дорога выглядит лучше, чем твоя морда. А чего ты не прооперируешься?
– Я сделал восемь операций. Он задумался и понимающе кивнул.
– Парень, покрой все это татуировкой. Изобрази большую задницу, пронзенный мечом череп или льва с разинутой пастью, и тогда никто не разберется, что у тебя под этим. У меня есть кореш в Стентоне, он классно все сделает.