Безопасность Родины храня
Шрифт:
…Однажды во Львов из Западной Германии пожаловал на автомашине некто Ковальский. Выдавал себя за добропорядочного немца, в туристскую поездку по нашей стране взял престарелую жену и двух великовозрастных внуков.
Но чекистам показалось странным поведение господина Ковальского. Вместо посещения театров, музеев его почему-то тянуло в старую часть города, где жили в основном коренные львовяне. Он внимательно осматривал дома, заходил во дворы, поднимался по скрипучим лестницам на верхние этажи. Ясно было, что немецкий турист кого-то искал. Но кого?
Кузнецов обратился за помощью к хозяйке одной из
— А на каком языке он разговаривал с вами? — спросил Иван Иванович.
Хозяйка сделала удивленное лицо.
— На нашем, украинском, — ответила она.
— А вы знали этого фотографа?
— Нет. Но люди говорят, что здесь действительно жил когда-то фотограф и что он якшался с фашистами.
— А имени этого фотографа, случайно, гость не называл?
— Кажется, называл…
Женщина задумалась, но вспомнить так и не смогла.
— Извините, — развела она руками. — Не запомнила… Пришлось чекисту переговорить с самим Ковальским. Тот притворился, что украинского и русского языков не знает. Заявил, что разговаривает только по-немецки. Цель вылазок в старую часть города, посещение квартир старожилов объяснил так:
— Я большой любитель фотографии. Имею на родине собственную фотолабораторию. А из книг узнал, что во Львове живет старый и опытный мастер фотодела. Имя его забыл, но запомнил, что живет он в старой части города. Вот хожу и расспрашиваю о нем.
Кузнецов все больше и больше убеждался в том, что Ковальский вовсе не немец, за которого выдает себя, что он хорошо знает Львов, был каким-то образом связан с фотографом, который в годы фашистской оккупации сотрудничал с гитлеровцами.
Кто же он, господин Ковальский? Прежде всего, надо узнать имя фотографа, выяснить, с кем он общался в годы войны. Не было ли среди его знакомых Ковальского? И каким образом этот Ковальский был связан с ним?
Пока «добропорядочный немец» со своим семейством совершал на автомашине путешествие по маршруту Львов — Житомир—Киев—Харьков—Одесса—Львов, чекисты Львовщины установили его личность. Дело было непростым. Ведь прошло столько лет после войны! И все же ниточка была найдена. Правда, была она слишком тонкой и короткой. Не хватало фактов, свидетелей. Это и не позволяло задержать туриста из ФРГ. Чекисты не имели права на ошибку. И даже когда он снова прибыл во Львов, чтобы следовать дальше, к границе, чекисты пока не имели веских доказательств, тот ли это Ковальский, который в годы войны служил в немецком карательном отряде, расстреливал советских граждан.
Эти доказательства были получены только в тот день, когда господин Ковальский уже приближался к Ужгороду. Кузнецов со своими помощниками выехал на «Волге» следом за ним. Ковальский задержался на некоторое время в Ужгороде. Чекисты поехали вперед, чтобы встретить его автомашину за городом. На сигнал автоинспектора «турист» спокойно остановил машину, отрулил ее на обочину дороги и с любезной улыбкой открыл дверцу. Но тут его взгляд упал на группу людей, одетых в штатское. В одном из них он узнал Кузнецова. Улыбка так и застыла на лице Ковальского, а в глазах появился страх.
— Я честный и добропорядочный немец, — забормотал он невнятно. —
Ковальскому предъявили ордер на арест, сообщили причину. Он, естественно, все отрицал. Ему показали старые фотографии времен войны, где он был запечатлен в эсэсовской форме, с автоматом в руках.
Потом нашлись и свидетели злодеяний Ковальского. Состоялся суд. Каратель получил по заслугам.
Так закончилась еще одна успешная чекистская операция, в которой Иван Иванович Кузнецов принял непосредственное участие.
Как-то на совещании работников органов государственной безопасности Иван Иванович увидел в президиуме седого человека в форме генерала. Что-то знакомое показалось ему в этом человеке. Доброе, слегка задумчивое выражение глаз, манера держаться. Пригляделся получше, неужели Минаев? Тот самый Николай Григорьевич Минаев, который учил его в школе русскому языку и литературе, воспитывал в нем любовь к Родине, прививал ему чувство ненависти к ее врагам… Как же он мог изменить своей любимой профессии? Видимо, так было нужно. Наверное, и его в трудный час Родина призвала исполнить свой долг, отдать ей свои знания, жизненный опыт…
Взгляд Кузнецова был буквально прикован к Николаю Григорьевичу. И тот почувствовал это. Минаев повернулся в сторону Кузнецова, посмотрел на него: в глазах генерала вначале появилось выражение удивления, потом они засветились доброй отцовской улыбкой.
В перерыве они встретились. Обнялись, расцеловались. После совещания долго ходили по городу. Вспоминали о прошлом, рассказывали друг другу о себе, делились планами на будущее. На память об этой встрече домашняя библиотека Кузнецова пополнилась еще одной книгой с дарственной надписью. На титульном листе сборника «Воронежские чекисты рассказывают…» было написано: «Кузнецову Ивану Ивановичу — собрату по профессии и бывшему ученику на добрую память, с пожеланиями счастья и крепкого здоровья. Николай Григорьевич Минаев. Начальник Управления КГБ по Воронежской области».
Мне не раз приходилось встречаться с Иваном Ивановичем Кузнецовым — скромным интеллигентным человеком с добрыми, проницательными глазами, доброжелательной улыбкой. Он с удовольствием делился своими мыслями о прочитанных книгах и увиденных спектаклях, радовался успехам своей жены — специалиста-филолога. Мне было известно, что его уважают и любят молодые чекисты, которым он передает свой опыт и знания, помогает выигрывать поединки с врагами.
И я посчитал своим долгом рассказать людям о нем.
Любащенко Иван
БОЕЦ НЕЗРИМОГО ФРОНТА
Этот очерк о львовском чекисте Иннокентии Ивановиче Сорокине мне хочется начать с дневниковой записи генерал-майора А. И. Сорокина «Строки победы» из книги «На земле, в небесах и на море», вышедшей в Воениздате в 1985 году. В ней читаем: «Нежданно-негаданно в Москву нагрянул мой брат Иннокентий. Шутка ли: не виделись семь лет! Это закаленный фронтовик, его походно-боевое имущество все на нем. Даже отсутствует вещевой мешок…