Безумие толпы
Шрифт:
Наконец Арман отправился домой, а Жан Ги остался – по идее, для того, чтобы координировать действия с полицией Абитиби и организовать группы, которые будут работать ночью.
Но настоящую причину они оба знали.
Он не хотел ехать домой с шефом. А еще меньше – с тестем. Он не хотел оставаться один на один с человеком, который не мог смотреть ему в глаза.
К тому времени, когда Арман вернулся в Три Сосны, старшие дети были накормлены, вымыты и уже спали.
Рейн-Мари встретила его у двери,
– Мы слышали.
Она не одно десятилетие была женой полицейского высокого ранга, и ей не требовалось спрашивать, в порядке ли он. Она и так видела. И потому просто обняла его.
– А Жан Ги? – поинтересовалась Анни.
Она стояла в прихожей, отвернувшись и закрывая собой Идолу от холодного воздуха, вошедшего в дом вместе с отцом.
– Скоро приедет. – Арман закрыл дверь, снял теплую куртку, протянул руки к внучке.
С разрешения Анни он взял Идолу наверх, закатал рукава рубашки и искупал девочку, стараясь держать ее вертикально. Запах детского мыла успокаивающе действовал на него.
Он надел на нее подгузник, его руки умело складывали, застегивали, проверяли.
Не слишком плотно. Не слишком свободно.
– Вот так в самый раз, – прошептал он.
Он все время разговаривал с ней. Немного пел. Задерживал свои большие руки на ее спинке, шейке, головке, и она улыбалась ему.
Такой веселый ребенок…
Он подумал об Эбигейл Робинсон и попытался подавить закипавшую в нем злость. Прогнать возникшую было мысль о том, что могло бы случиться, если бы не его мгновенная реакция.
Потом он положил Идолу в кроватку, поцеловал Оноре, который и сегодня уснул со своими санками. Затем Гамаш заглянул в соседнюю комнату, где спали две другие внучки.
Флоранс соорудила из своего одеяла палатку и читала там с фонариком «Маленького принца».
У нее был виноватый вид, когда дед прервал ее чтение, но он дал ей мятный леденчик и заверил, что не скажет родителям.
Спустившись, он увидел у дверей Даниеля с собаками.
– Выгулять? – спросил Даниель.
– Меня или собак?
– Всех вместе. Если ты пообещаешь не убегать, я не надену на тебя ошейник.
Арман рассмеялся. Казалось, в первый раз за долгое время. Отец с сыном вышли на деревенский луг. Они чуть склоняли голову и слегка раскачивались при ходьбе. Разговаривали. Остановились, нашли на небе Пояс Ориона и Большой Ковш. Покидали снежки для Анри, который их увлеченно ловил. Старый Фред и малютка Грейси смотрели на него, словно говоря: «Глупая собака».
Наконец Даниель спросил:
– Па, ты можешь рассказать, что случилось?
Арман кивнул в темноте:
– Да, поговорить было бы неплохо.
И он рассказал. А когда закончил, Даниель задал ему вопросы, на которые Арман ответил полностью. Полнее, чем отвечал
Хотя об одной вещи Арман умолчал.
К тому времени уже вернулся Жан Ги и теперь сидел со всеми остальными в гостиной. Когда Даниель и Арман пришли домой, телевизор был включен.
– Мы собирались посмотреть новости. Ты не возражаешь, Арман? – спросила Рейн-Мари.
– Non. Крайне интересно, как они будут освещать эти события.
Он налил себе скотч, разбавил его водой и присоединился к компании.
Наблюдательная Анни сразу поняла: что-то произошло. Отец не разговаривал с ее мужем. Едва смотрел на него. И Жан Ги тоже не поднимал глаз на тестя.
– Что такое? Что случилось? – прошептала она в ухо мужу, когда они сели на диван.
Но Жан Ги только отрицательно покачал головой.
Самой важной новостью были события в Universite de l’Estrie.
– Он шутит, – прошептал Стивен, когда ведущий рассказал о воззрениях профессора Робинсон, о ее растущей популярности, о спровоцированных ее выступлениями стычках, которые становились все более ожесточенными.
Показывали записи, сделанные в зале на телефоны. Видео, конечно, было низкого качества, но оно давало представление о том, что произошло.
Взрывы хлопушек.
Потом крики, вопли. Начало паники. Они слышали голос Армана, призывавшего к спокойствию. А потом звуки выстрелов.
Рейн-Мари сделала резкий вдох, почти ахнула. Остальные посмотрели на Армана. Кроме Жана Ги, который смотрел перед собой.
Интервью с Эбигейл Робинсон. Она отказалась обсуждать содержание своей лекции, заявила: сейчас имеет значение только то, что все остались живы.
Гамаш, державший Рейн-Мари за руку, подумал, что Робинсон сделала это довольно искусно, в своем стиле. Она подавала себя как озабоченного, вдумчивого человека. Глубоко огорченного и очень сострадательного.
«Могло быть и хуже».
В интервью данная фраза не прозвучала. Для этого Робинсон была слишком умна. Но Гамашу она эти слова сказала.
И она была права. Ведь в самом деле могло быть и лучше.
Арман понял, что это точно характеризовало профессора. Изречь истину, но пройти мимо другой истины, еще более верной.
В репортаже появился и сам он, отвечал на вопросы по общественной безопасности, заверял людей, что стрельба в университете – это предумышленное преступление и что теперь угроза миновала.
По телевизору Арман похвалил публику за необычайное умение держать себя в руках, за отсутствие паники. Рассказал, как люди помогали друг другу при эвакуации, успокаивали тех, кто нуждался в помощи. Он говорил об их участливости, о внимании к ближнему. И отметил, что лишь благодаря этому обошлось без жертв.