Безумная парочка
Шрифт:
– Я бы хотела снять туфли, – сказала она.
– Я это сделаю.
– Спасибо.
Наклонившись, чтобы снять туфли, он почувствовал, что она делает что-то у изголовья кровати, но не оглянулся. Сняв туфли из крокодиловой кожи, он медленно повернулся и посмотрел на Шоффе. Блестящие зеленые глаза исчезли, точнее, они стали такими же темными, почти черными, как его собственные
– Здравствуй, – сказала она. – Я – Алексис.
15
Харри уставился на нее, потом на две
– Я не верю. Это невозможно. Однако это правда. Ты на самом деле Алексис. Такое не происходит в жизни. И все же это случилось. Алексис. Шоффе. Я не знаю, как тебя называть.
У него пропала эрекция.
– Алексис. – Внезапно она показалась ему очень усталой, словно этот маскарад стал для неё непосильной нагрузкой. – Алексис. Пожалуйста, Харри Алексис.
В последующие недели, месяцы, годы он будет вспоминать их несвязную беседу, словесный калейдоскоп признаний, жестокие обвинения, поток нежности. Кто знал, с чего начать, и как это сделать? Годы разлуки были долгими, болезненными, безмолвными. Затянувшееся мучительное молчание завершилось отчаянной попыткой примирения.
Алексис казалась совершенно спокойной. Ему же казалось, будто он тонет.
– Черт возьми, что ты делаешь в Париже?
– Я же сказала тебе, что живу здесь. Уже пять лет.
– Почему в Париже?
– Это показалось мне естественным выбором после швейцарской строгости и дисциплины.
– Значит, все это время ты находилась в Европе.
– Да. А где, по-твоему, я должна была жить?
– Не знаю. Как я мог это узнать? Ты ни разу не написала мне. – Он ощущал себя глупцом, ребенком. – Ни одного письма за четырнадцать лет.
– Пожалуйста, Харри, не усугубляй мое чувство вины. Я хотела написать тебе, ты должен мне поверить, но я не могла заставить себя.
– Почему?
Она печально покачала головой.
– Потому что это не имело смысла. Для нас обоих. Я знала, что нам обоим будет только хуже, поэтому решила забыть тебя.
– И?
– Отчасти мне это удалось. Я продолжала жить. Так обычно поступают люди. Продолжают жить. Ты продолжал жить.
– И ты действительно забыла меня?
– Нет. А ты?
– Нет.
Они посмотрели друг на друга, потом на их отражения в зеркальном потолке.
– Ты изменилась, – сказал Харри. – То есть осталась прежней, однако разница все же есть. Я не имею в виду рыжие волосы и контактные линзы. Должно быть, на тебя повлияла та школа. Люди, с которыми ты встречалась. Европа. Языки. Ты стала такой светской, искушенной. Рядом с тобой я кажусь себе мужланом.
– Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя так, – сказала она с опозданием
– Это правда, и ты это знаешь. Я остался парнем из маленького американского городка. Ты – человек мира.
– Вовсе нет, – жалобно произнесла она. – Я тоже выросла в Пилгрим-Лейке. Думаешь, легко избавиться от корней?
– Похоже, тебе это удалось.
Он интуитивно нанес удар в её самое уязвимое место: Алексис казалась себе обманщицей, надевшей чужую маску.
– Ты заставляешь меня чувствовать себя фальшивкой.
– Au contraire, моя дорогая. Ты держишься очень естественно. Поздравляю тебя. Ты провела даже меня, твоего брата.
– Ты жесток, Харри.
Он действительно был жестоким, эгоистичным. Она права. Что он знал о тех кошмарах, которые она пережила после их расставания? Мог ли заглянуть в её сердце? Это беспокоило его сильнее всего. Она удрала от него, устремилась вперед, выжила, добилась благополучия. И все же он видел за безупречным фасадом её страдания.
– У тебя роман с Николсоном?
– О, Господи. – Она явно растерялась. – Как ты это узнал? Кто тебе сказал?
– Можно сказать, что ты сама. Я был днем в его кабинете, когда ты позвонила
– В кабинете Иэна?
– Да, по делу. Естественно, я слышал лишь то, что говорил он, но этого было достаточно. Он называл тебя Шоффе, и когда мы встретились в кафе… согласись, это довольно редкое имя. Он также сказал, что ты американка.
– Это просто невероятно. – Она закрыла лицо руками. – Чистое сумасшествие.
Он понял, что она плачет, и тоже заплакал. Им снова было двенадцать и тринадцать лет, они прощались на железнодорожном вокзале, только сейчас боль была более сильной, она длилась дольше, она накапливалась много лет и наконец вырвалась наружу.
– Ты влюблен в свою жену? – спросила Алексис.
– Да. Нет. Это трудно объяснить. Это нечто другое. Не то, что у нас с тобой.
Она вытерла щеки тыльной стороной руки, совсем как маленькая девочка. Она была такой бледной.
– То, что было у нас, не может повториться с другим человеком.
– Я люблю тебя.
– До сих пор?
– Всегда.
Он принялся покрывать её лицо нежными поцелуями, и они оба задрожали. Они как бы целовали самих себя.
– Это нереально. И все же совершенно реально, – произнесла Алексис.
– Это правда. Мы снова вместе.
– Слишком поздно.
Он вздохнул.
– Знаю.
Теперь, когда он признал поражение, она посмотрела на него обвиняюще.
– Ты всегда можешь получить развод.
– Я не хочу разводиться.
Он с удивлением понял, что это правда. Как бы он ни любил Алексис, он не хотел разводиться с Сарой.
– Но ты не влюблен в свою жену.
– А ты влюблена в Николсона?
Она не ответила. В этом не было необходимости. Его ответ вполне подходил и ей. Да. Нет. Это трудно объяснить. Это нечто другое. Не то, что у нас с тобой.