Безумная погоня

Джеймс Элоиза

На мгновение в комнате повисла тишина, потом раздался тихий шорох, и Хелен уселась напротив мужа.

— Значит, — произнесла она наконец, — ты видишься со своим другом Дарби и его молодой женой и мечтаешь о более подходящей супруге, так? О такой же очаровательной и красивой, как Генриетта, полагаю. В это же время я смотрю на ребенка Эсме и испытываю зависть.

— Я только хочу сказать, — Рис чувствовал себя как никогда усталым, — что в какой-то момент жизни человек должен просто принять случившееся как данность. Я сделал ошибку и, видит Бог, хорошо заплатил

за нее.

— Ты заплатил? — Хелен не верила своим ушам. Ее маленькие ручки, сложенные на коленях, сжались в кулачки. — Это надо мной смеются, мне рассказывают истории о твоей… твоей оперной певичке. Это я хочу ребенка, но никогда не смогу им обзавестись. Я даже не могу привлечь мужчину, согласного пойти на скандал, связанный с женитьбой на мне! Твоя жизнь идеальна! У тебя есть твоя музыка и твоя оперная дива. Разумеется, я ни на секунду не поверила, что тебе действительно нужна Генриетта, которой медведь на ухо наступил.

— Мне не нужна Генриетта; просто я хочу все то, что имеет Дарби. — Рис откинул голову на резную дубовую спинку кресла. — Может, я и дурак, но мне хочется, чтобы женщина стала моим другом.

Этот комментарий пролил некоторый свет на отношения Риса с оперной певицей, женщиной, поселившейся в комнате Хелен, но она так ничего и не сказала по этому поводу.

Рис тоже молчал, хотя Хелен сама призналась, что Фэрфаксу-Лейси не хватит мужества, чтобы прийти в качестве свидетеля на ее бракоразводный процесс.

Их семейная жизнь знала мало драгоценных моментов доброты, но только теперь Рис понял, что иногда молчание бывает величайшим ее проявлением.

Глава 30

В СЕРЕДИНЕ НОЧИ

Было два часа ночи, когда Себастьян сумел наконец избавиться от матери, проводив ее в спальню. Весь вечер у него ушел на то, чтобы выслушивать разговоры о балах, «Олмаке» и других местах, где он мог встретить подходящую жену, причем обязательно плодовитую.

Естественно, при свете дня Себастьян не мог наведаться к Эсме, а теперь… возможно, уже слишком поздно. Ребенок наверняка находится в детской, следовательно, у Эсме могут быть посетители. И все равно он должен ее увидеть.

Осторожно поднимаясь по темной лестнице, Себастьян чувствовал себя как человек, идущий на свидание к новой любовнице. Шагнув внутрь, он сразу заметил, что в комнате Эсме довольно светло. Сама она сидела в центре кровати, держа ребенка на руках; рассыпавшиеся по плечам волосы закрывали ее лицо, и, судя по всему, она не слышала, как он вошел.

Себастьян тихо закрыл дверь.

— Эсме, — прошептал он.

Она вздрогнула и в испуге уставилась на него.

У Себастьяна сжалось сердце. Он знал, что роды отнимают много сил, но это было уж слишком; Эсме выглядела так, словно только что вернулась с поля боя.

Тут он услышал тонкий писк, а Эсме сразу же повернулась к ребенку. Чудесным образом на ее лице возникло выражение безмерного обожания; глядя на малыша, Эсме заулыбалась и начала тихонько ворковать, осыпая его личико поцелуями. Ребенок тотчас перестал плакать и окончательно

затих, когда она дала ему грудь.

Себастьян присел рядом с постелью и молча смотрел, как лунный свет обливает серебром распущенные волосы Эсме, ее грудь и маленькую ручонку сосущего малыша, вцепившуюся в палец матери. Наверное, было глупо с его стороны надеяться стать частью этой семьи, но он ничего не мог с собой поделать. Ему даже захотелось взобраться на кровать и помочь устроить Уильяма у ее груди…

— Очень милый ребенок, — заметил он, когда Эсме прислонила Уильяма к своему плечу и стала нежно поглаживать его спинку.

— Он еще очень маленький. Мне нужно обращаться с ним осторожнее, чтобы он не простудился.

Себастьян взглянул на Уильяма, смешно сучившего пухлыми ножками, и ничего не сказал.

— Себастьян, тебе не кажется, что он вылитый Майлз? Я знала, что Уильям будет похож на него, знала. На взгляд Себастьяна, Уильям выглядел как большинство младенцев, которых он видел прежде: лысый, кругленький и красненький. Да, он был похож на Майлза, но ничуть не больше, чем все другие младенцы.

— У меня тоже голубые глаза, — не удержался он.

— Да, но только не такие, с лазурным оттенком, — уточнила Эсме. — И вообще, цвет особого значения не имеет. А вот как он смотрит, с какой глубокой нежностью… Совсем как Майлз. Он самый милый мальчик на всем белом свете, правда? — Она снова взяла маленького Уильяма на руки и исцеловала все его личико. — Ну все, теперь ему надо спать. — Эсме многозначительно посмотрела на Себастьяна, намекая на то, что ему пора уходить.

Неужели она надеется, что он уедет, гадал Себастьян, спускаясь по лестнице. Напрасно. Он останется. И его мать тоже будет вынуждена остаться, хочет она того или нет. Если обществу станет известно местонахождение печально знаменитого маркиза Боннингтона, присутствие его тяжеловесной матери рассеет любые подозрения.

А может, и нет, но его это не интересовало.

Уильям проспал большую часть следующего дня, в то время как Эсме и Арабелла, склонившись над колыбелью, восхищались розовым совершенством его пальчиков и нежностью круглой попки.

— Это и есть любящий взгляд, — сообщила Эсме тетке, когда Уильям наконец открыл глаза.

— Ну, раз ты так считаешь… — Арабелла кивнула.

— Я это точно знаю. Как ты думаешь, Уильяму не холодно? Мне кажется, у него холодная щечка… — Эсме дотронулась до щеки младенца тыльной стороной ладони и плотнее подоткнула его одеяло.

— Я позвоню лакею, чтобы принес еще дров, — сказала Арабелла, направляясь в другой конец комнаты. Это качество в тетке Эсме ценила больше всего; в отличие от кормилицы, которая ворчала по любому поводу, Арабелла никогда не перечила ей.

— Твоя мать пишет, что приедет при первой же возможности? — справилась Арабелла, возвращаясь и трогая пальцами тонкую вышивку покрывала Уильяма.

— Да, и я очень рада этому. — Эсме улыбнулась. — Жаль только, что ей не удалось навестить меня во время беременности, но все равно она не может не полюбить Уильяма.