Безумные дни

Иевлев Павел Сергеевич

— След, значит? — озадаченно хмыкает одноглазый. — Ну-ну… А всё же — кто вы такая, гражданочка?

— Я никто. Отведите меня к ним, там моё место.

— Тут я решаю, где чьё место, — отвечает мужчина. — И хотелось бы определиться с вашим…

Через улицу к ним спешит пухлая невысокая женщина в белом халате. Её возраст расплывчат — можно дать и двадцать пять, и пятьдесят. Чёрные волосы увязаны в плотный пучок, в руке потёртый белый чемоданчик с красным крестом, лицо доброе и немного озадаченное.

— Ну вот, — шутливо сокрушается она. — В кои-то веки мужчина пригласил меня в ресторан,

а тут другая… Где романтика, Палыч?

— В другой раз, Лиза, — качает головой одноглазый.

— Что с вами, милочка? — профессиональным тоном спрашивает она у рыжей.

Та не отвечает, но женщину в халате это не смущает. Она хватает запястье, и, беззвучно шевеля губами, считает пульс, поглядывая на большие наручные часы. Затем достаёт из кармана фонарик, светит рыжей в глаз, приподнимая пальцем веко, просит открыть рот. Та механически повинуется, и названная Лизой светит фонариком ей на язык.

— На первый взгляд с ней всё нормально, — отвечает на незаданный вопрос женщина в халате. — Немного истощена, сильно утомлена, слегка обезвожена. Продолжительный отдых, хорошее питание и горячий душ приведут эту красавицу в норму.

— Она требует подать ей Хранителей, — сообщает одноглазый.

— Вот так прямо требует? — удивляется женщина.

— Отведите меня к Хранителям, — повторяет рыжая. — Там моё место.

— Действительно, требует, — медик выглядит озадаченной.

— Милочка, — говорит она с досадой, — может, вас устроит кто-нибудь попроще? Господа Кришну вам не позвать? Или призрак коммунизма?

— Отведите меня к Хранителям.

— И что с ней делать? — спрашивает одноглазый.

— Может, отвести?

— Рожу я их тебе? — злится мужчина. — Они уж чёрт те сколько не откликались, сама знаешь.

— Так, может, ей отзовутся? — спрашивает Лиза задумчиво. — Что-то в ней есть, знаешь ли, этакое, сродни…

— Но-но! — грозит ей пальцем одноглазый Палыч. — Не надо мне тут этой вашей мистики! Марксизма-солипсизма этого вашего!

— Я не настаиваю, — соглашается с ним женщина. — Но что мы теряем?

— Ладно, — бурчит одноглазый. — Забирай её к себе пока, подержи под присмотром. Я подумаю.

Он поднимает винтовку, крутит в руках, скептически хмыкает, вешает на плечо. Подхватывает с пола сумку, взвешивает на руке, удивлённо качает головой. Прощается и уходит.

Женщина-медик, заботливо придерживая под локоть, поднимает рыжую и неторопливо ведёт через улицу.

— Пойдёмте-пойдёмте, милочка, — приговаривает она успокаивающе. — Полежите у нас денёк-другой, отдохнёте, витаминчики вам прокапаем, глюкозку… А то такая красавица — и так себя запустила, кожа да кости, глазки ввалились, тургор кожи слабый…

Рыжая молча идёт рядом с ней, механически переставляя ноги. Лицо её спокойно и безмятежно. Она пришла, куда хотела, осталось немного подождать.

Артём

До самой цитадели шли молча. Ольга злобно сопела и задала такой темп, что Артём к концу этого марш-броска ног под собой не чуял. Но молчал, чувствуя, что она и так на пределе. И всё же, когда они уже стояли у чёрного столба репера, не удержался и спросил о том, что не давало ему покоя всю дорогу.

— Оль…

— Что? —

тон не располагал к беседе, но Артём решился.

— А комплект этот — он действительно позволяет провести с собой двух человек?

Ольга молчала и тяжело смотрела на него, но, в конце концов, неохотно ответила:

— Нет. Это индивидуальное средство, как водолазный костюм. Водолаз может нести кого-то под водой, но этому человеку я не завидую.

— То есть…

— Да, — Ольга шагнула вперёд и теперь стояла с Артёмом лицом к лицу. — Я хотела отнять у него костюм. Мне нужно было только, чтобы он открыл хранилище. И, пока ты не спросил — да, я бы убила его, если потребовалось. И заткнись уже, дорогой, на этом, ради всего хорошего. Репер, вон, запускай.

Артём заткнулся. Ему было что сказать, но всё это не ко времени. Вот вернутся в Коммуну…

— Зелёный, зелёный, зелёный. Или жёлтый-транзит, зелёный, — озвучил он два самых очевидных маршрута.

— Первый, — быстро сказала Ольга.

— Да, давай по зелёненькому, — согласился Борух. — Хватит приключений на сегодня.

— Двигаю, — Артём совместил точки, мельком подумав, что стал это делать легко и привычно.

Мир моргнул, но вокруг почти ничего не изменилось — только каменные стены как будто раздвинулись и вместо чёрных стали серыми. В свете фонарей открылось круглое пространство без окон — возможно, цокольный этаж какой-то башни. В каменной арке — закрытая деревянная дверь, как будто рассчитанная на лилипутов — высотой метра полтора. Земляной утоптанный пол, и только чёрный цилиндр торчащего из него ровно посредине репера обложен вокруг покрытием из толстых старых досок.

— Время? — спросила Ольга.

— Несколько минут, — ответил Артём.

— А это ещё что такое? — Борух показал лучом фонаря на грубо намалёванную на стене надпись: «Kill commie for mammy!» 29 Надпись была сделана чем-то неприятно-красным, с подтёками.

Он подошёл к стене и потрогал надпись пальцем.

— Всего лишь краска, но всё же…

— Вряд ли они имели в виду нас, — пожала плечами Ольга. — Насколько я помню, это типичный американский слоган времён маккартизма. Может, в этом срезе похожая история. Совпадение.

29

(англ.) «Убей комми для мамочки».

— И это тоже совпадение? — Артём показал на верхний торец репера, где лежал придавленный автоматным патроном листок бумаги.

— Семь-шестьдесят два, НАТО, — прокомментировал Борух, покрутив руках патрон. — К М-14 подходит. Ну, или к пулемёту какому ихнему. Чего написано-то?

«Коммунары, убирайтесь!», — прочитал Артём. — По-русски написано.

— И чего это нас так не любят? — спросила скептически Ольга. — Мы же такие хорошие!

— Дай-ка, — Борух забрал у Артёма листок. Покопавшись в разгрузке, достал карандаш, что-то быстро нацарапал, положив лист на поверхность репера. Затем передёрнул затвор пулемёта, поймал рукой в тактической перчатке вылетевший патрон и торжественно водрузил его сверху.