Безумные затеи Ферапонта Ивановича
Шрифт:
— Они — слабоумные, Силантий, — ответил, улыбаясь, Ферапонт Иванович.
— Ага!.. Вон што, — облегченно сказал Силантий. — Это, значит, в роде как сумашедши, што ли? — спросил он.
— Да нет, видишь ли... Это... — и Ферапонт Иванович принялся было популяризировать понятие олигофрении, но в это время совсем замерзшая Ксаверия Карловна дернула его за рукав.
— Будет уж тебе! После лекцию прочитаешь, а теперь — погляди-ка: они скоро ведь все у нас растащат. Да и надо же куда-нибудь устроиться-то! О чем это ты думаешь?! —
В это время из детского дома вышли: воспитательница —белокурая девушка в шубе, но без платка, и кухарка и принялись загонять ребятишек.
Ферапонт Иванович подошел к воспитательнице и представился. Она, видимо, искренне и очень обрадовавшись, поздоровалась и подошла с ним к возам. Ферапонт Иванович познакомил ее с Ксаверией Карловной и представил Силантия.
— А скажите, пожалуйста, — спросил он потом ее, — где нам будет квартира?
— А!.. Пожалуйста, пожалуйста, я вас проведу, — сказала она и повела Капустиных к маленькому деревянному флигелю, опалубленному и выкрашенному в зеленую краску.
Силантий остался развязывать вещи. Кухарка загнала в дом ребятишек, вышла и стала ему помогать...
— Здесь сейчас наш фельдшер живет, — говорила воспитательница, вводя их в маленькие сенцы, — но он так живет: чтобы не выхолаживать здание, а у него комната в большом здании, так что он сейчас же может перебраться... А раньше в этом флигелечке пыхтинский приказчик жил: это раньше ведь купца Пыхтина заимка была, — пояснила она, открывая дверь в кухню.
Все вошли.
В приоткрытую дверь комнаты видно было, как сидевший у стола человек торопливо застегивал ворот рубашки и подпоясывался.
Воспитательница познакомила и с фельдшером. Это был тихий, пахнущий йодоформом, молодой человек.
— А я вот на зайцев собирался, — говорил он в смущении, указывая на рассыпанные по столу пыжи и патроны, — от скуки вот охотником сделался.
— А здесь, должно быть, очень скучно? — спросила Ксаверия Карловна.
— Да, знаете ли... Нас ведь здесь трое всего, персонала-то... Вот теперь веселее будет с вами... Ну, побегу: гам ведь, наверное, помочь понадобится с вещами, а потом самоварчик организуем. — Фельдшер вышел.
Ферапонт Иванович пошел с ним.
Быстро перетаскивали вещи, кое-что — комод, шкаф, стулья — втащили сразу в комнату, остальное оставили в кухне.
Фельдшер побежал ставить самовар.
За чаем как-то быстро почувствовали себя хорошо знакомыми друг с другом, и начались простые разговоры.
— Много у вас здесь воспитанников? — спросил Ферапонт Иванович.
— Да человек пятьдесят, — ответил фельдшер. — Ох, знаете ли, — добавил он улыбаясь, — и чудаки же между ним есть которые!.. Немыслимо себе представить!.. Иной, знаете, такое коленце выкинет, что глядишь на него, до надсады нахохочешься!.. Ей-богу!
— Извиняюсь!.. — Робко вступил в разговор, внимательно слушавший, Силантий. — Это для чего же их держат, скажите
— Да ведь они же больные, — сказал Ферапонт Иванович.
Ксаверия Карловна и даже фельдшер поддержали, однако, Силантия.
— Ну, сжечь — не сжечь — это жестоко слишком, но отравить их как-нибудь безболезненно следовало бы, — сказала Ксаверия Карловна.
— Конечно, — сказал фельдшер, — тем более, что раз они идиоты, их все равно не вылечишь.
— Совершенно верно, — тихо сказал Капустин, который всегда смущался, если приходилось не соглашаться с собеседником, — но это только в отношении идиотов, а дебилики и даже некоторые имбецилы...
— Как? — переспросил фельдшер.
— Я говорю, что в отношении дебиликов, а также некоторых случаев имбецильности прогноз может быть очень благоприятный, конечно, при соответствующем лечении и педагогическом воздействии.
— Вот как? — не то удивляясь, не то не доверяя, сказал фельдшер — А позвольте узнать, — осторожно спросил он, — профессия ваша какая?
— Да я как раз психиатр... с педологией немного знаком, — ответил Ферапонт Иванович,
— А!.. — сказал фельдшер и почти весь вечер после этого молчал.
Однако, на следующий день, когда Ферапонт Иванович отправился знакомиться с детдомом, и во время всей дальнейшей работы Капустин мог убедиться, что приобрел в липе фельдшера ревностного ученика и исполнительного помощника.
Детский дом предстал перед Ферапонтом Ивановичем в том именно состоянии, в каком Капустин и ожидал увидеть его, т. е. в том, в каком находилось в то время большинство детских домов — в состоянии нищеты и запущенности.
И все-таки в грязном и холодном помещении, где жили оборванные и полуголодные дети, стояло неизбежное пианино.
Это возмутило даже Силантия.
Ему Ферапонт Иванович на свою ответственность поручил заведывание всей хозяйственной жизнью детского дома, и Силантий, до глубины души потрясенный тем, что он уж как будто не совсем-то «шелуха жизни», не знал ни минуты покоя, и его деревяшка то постукивала тут и там по детдому, то поскрипывала по утоптанному и укатанному двору.
Оказалось, что он великолепно бегал без своих костылей.
Ребята относились к нему, как к существу особенному, и Ферапонт Иванович заметил, как первое время многие из них старались подражать его походке и стуку деревяшки.
Даже семилетний идиот, с огромной головой на тонкой шее, почти ни на что не реагировавший, начинал сильнее мотать головой, пускать слюну и издавать воркующие звуки, когда входил Силантий.
Скоро работа Силаития чувствительно изменила к лучшему хозяйственное положение детдома. Ферапонт Иванович, уже давно подумывал о том, как бы устроить его здесь на постоянную службу и, наконец, решил переговорить с фельдшером.